— На что им сдалось твое Пучково? В магазин за бутылкой они туда будут гонять, что ли? Нет, как сидели мы по уши в грязи, так и будем. А они вон вавилонов себе понаставили.
Когда, направляясь на дачу, Костерины проезжали мимо «Золотых далей», Нина Петровна всегда ругательски костерила вавилоны. Башни были прекрасны. Они воздвигались с неумолимой быстротой, доступной лишь дождевым грибам. Но почему-то именно в это самое время на даче у Костериных стала немилосердно дымить печь. А однажды ночью из их сарая украли целых четыре новые лопаты!
Нина Петровна считала, что рост белых башен: и ее дачные огорчения взаимосвязаны. Если не напрямую связаны, то мистически. Проклятые башни, казалось ей, не только бьют в глаза своим великолепием. Они в придачу еще и отсасывают солнечный свет из атмосферы, облекающей дачный поселок Пучково.
— Меня тошнит, — вдруг сообщил Владик с заднего сиденья.
— Дай ему сосательную конфетку, — сказал жене Владимир Васильевич.
Нина Петровна сурово объявила:
— Конфет сегодня больше не будет! Иначе у ребенка разовьется диабет. Владик, солнышко, я тебе сейчас яблочко достану!
— Нет, — отрезал Владик.
Он знал, что яблоко будет свое, дачное, искусно сбереженное с осени — стало быть, пресное и вялое, как жеваная бумага. Владика не могло утешить даже то, что яблоко не содержит нитратов.
— Может, остановимся? Владик выйдет, погуляет немножко, — предложил сердобольный дед. — Посмотри, он весь зеленый. Там рядом еще эта рассада воняет…
— Она ядовитая, — напомнил Владик.
Но у Нины Петровны был железный характер. У нее даже пробивались жесткие серебристые усики. Она осталась непреклонна:
— Никаких остановок! Ты и так лишних два часа провозился в гараже. Вон, стемнеет скоро! Приедем, и Владик погуляет. Уж что-что, а воздух в Пучкове замечательный. Мигом все пройдет!
Владимир Васильевич, нажав на газ, что было мочи помчался в сторону Пучкова. Стойкий Владик кротко подпрыгивал рядом с рассадой и не мигая глядел в окно. Сплошным зеленым одеялом неслись мимо придорожные кусты. «Золотые дали» тихо плыли вдали, как летние стоячие облака. Они поворачивали к петляющей дороге то один свой, то другой сказочный бок.
— Не лихачь! — строго заметила Нина Петровна.
Однако синяя «копейка» не желала ее слушаться. Она мчалась весело, бойко, почти птицей, хоть ее и обогнал с неземным гудом какой-то неразличимый в полете «мерседес». Владимир Васильевич казался себе в «копейке» таким же могучим. Но он знал, что хорошая дорога скоро кончится. Она сменится ухабистым проселком — вон уже сереет за поворотом, за калиновым кустом. Там уж — прощай, скорость! Терпи, Владик!
Откуда взялась, каким образом выскочила на дорогу эта странная фигура, не мог позже сказать не только Владимир Васильевич, но и ястребино зоркая и беспощадно трезвомыслящая Нина Петровна. Только и запомнили они, как мелькнуло впереди пестрое пятно. Что-то розовое на миг прилипло к ветровому стеклу, заслонило свет, стукнуло в правое крыло и отскочило в сторону, в кювет.
Владимир Васильевич застонал. Взвизгнули тормоза, «копейка» остановилась. Минуту они все втроем сидели молча и неподвижно.
— Поехали, — шепотом приказала Нина Петровна.
— Я хоть посмотрю, что там такое. Кажется, мы бабу какую-то сбили, — тоже шепотом ответил Владимир Васильевич.
Раскинув ноги, в молодой зеленой траве лежало странное тело. Судя по немалому росту, редким темным волосам на груди и лодыжках и давно не бритому лицу, оно принадлежало все-таки мужчине. Но одет этот мужчина был немыслимо. На нем были розовые, явно женские, пижамные штаны — очень тесные, разъехавшиеся по швам, с ненужными, незавязанными ленточками на коленках. Верхняя часть туловища была закутана в розовый батистовый пододеяльник. Меховая тапочка, тоже розовая, в виде кошачьей морды, отлетела далеко в кусты и повисла среди листвы. Другая валялась в траве. Тапочки были вопиюще женские, небольшого размера. Зато босые ноги с длинными палевыми подошвами и длинными пальцами выглядели абсолютно мужскими.
Супруги Костерины некоторое время ошарашенно разглядывали свою жертву.
— Пидор, — сообразил наконец Владимир Васильевич.
— Поехали! — повторила шепотом Нина Петровна.
Но оба будто приросли к земле и не могли сделать ни шагу.
Нина Петровна все повторяла, как эхо:
— Поехали, поехали!
— Может, он живой еще? — прошептал Владимир Васильевич.
Он присел на корточки рядом с телом. Завалившееся набок бледное лицо незнакомца не имело никаких следов пудры и губной помады, как полагалось бы пидору (так, во всяком случае, считал неискушенный пенсионер Костерин). Нет, длинное это лицо было лишь пыльно и имело жалкое, страдальческое выражение. Глаза кротко закрыты, ввалившиеся щеки желты. Владимир Васильевич долго щупал тяжелое теплое запястье пострадавшего и наконец напал на мерно бьющуюся жилку.
— Живой! — радостно объявил он Нине Петровне.
— Тогда поехали, — рявкнула та.
Она повернула было к шоссе, но от синей «копейки» навстречу ей прыгал тонконогий, зеленый, счастливый Владик. Он наконец освободился от соседства ядовитой рассады. Он то подскакивал, то блаженно дрыгал ногой. В его кулаке уже был зажат пучок полусонных одуванчиков, сжавших лепестки к ночи.
— Быстро в машину! — скомандовала ему Нина Петровна.
Владик увернулся от нее, сделал вприскочку возле кустов круг и присоединился к деду.
— Ой, дядя мертвый? — спросил он, нисколько по наивности не сомневаясь в половой принадлежности человека на траве.
— Нет, живой.
— Тогда, значит, он сейчас умрет?
Владимир Васильевич тяжело встал с корточек, треща негибкими коленями. Он приблизился к Нине Петровне. Та стояла у машины, сверля взглядом пустынный пейзаж.
— Поехали! — в очередной раз повторила она.
— Его бы в больницу, — вздохнул Владимир Петрович.
— А тебя — в тюрьму? Ты рехнулся, что ли? Пока на дороге никого нет, поехали!
— А если бы я так, как он, в кусты полетел? И какая-то сволочь меня подыхать бросила?
Нина Петровна взорвалась:
— Это он сволочь! Он на дорогу выскочил, как заяц! Ты никаких правил не нарушал. И никто ничего не видел.
— Так ведь плохо ему…
— А нам хорошо? Ты сам гипертоник. Вот увидишь: он очухается и бегать будет как миленький. У, рожа какая отвратная… И все остальное!
Нина Петровна брезгливо покосилась на розовую тапочку-кошку, застрявшую в кустах.
— Нина, с нами Владик, — напомнил Владимир Васильевич. — Он все понимает. Я не хочу, чтоб он видел, как я оставил человека умирать на дороге. Он будет знать, он на всю жизнь запомнит, что его дед — подлец.
