Самоваров собрался было идти, но в кармане задрожал и запиликал Моцарта подкрепившийся мобильник.
Бодрый голос Стаса сообщил:
— Все, Колян, не волнуйся — Рябов у меня в кармане. Никуда не уедет, пока не выложит всю подноготную.
— Так быстро его нашел? — удивился Самоваров.
— В некотором смысле да, нашел. Я что подумал: в Прокопьевск самолеты не летают, машиной тащиться далековато. Зато в кассе железнодорожного вокзала мне сообщили: час назад продан билет на имя Рябова Александра Аркадьевича. До Прокопьевска. Наш герой-любовник действует шаблонно и прямолинейно! Поэтому я намерен в семнадцать сорок подойти к поезду и убедить Рябова не покидать пока наш солнечный город.
— А если он не захочет остаться?
— Поверь, я найду нужные слова.
— Он ведь кабан здоровый, — напомнил Самоваров.
— Как будто я не кабан! — засмеялся Стас. — Да не волнуйся, я там не один буду. Не пострадает моя телегеничная внешность! А вот он пусть решает, беречь красоту или нет. Он туп, говорят?
— Туп, — подтвердил Самоваров.
— Это хорошо! С такими легче работать.
— Тогда удачи!
Вот и с Рябовым сегодня все станет ясно, — Стас умеет разговаривать с простодушными.
С чувством исполненного долга Самоваров шагнул из тени крыльца на раскаленный асфальт, мягкий, как ириска. Теперь спасение только в музее! Покой, тишь, любимая работа, прохлада…
Не все мечты сбываются: в музейном вестибюле, блаженно-стылом и пахнущем вечностью, к Самоварову порхнула Вера Герасимовна.
— Коля, к тебе снова интересная женщина. У меня дожидается.
Самоваров сразу поскучнел. Опять черные глаза и гигантские пироги с черемухой?
Он обреченно заглянул в комнатку, где гардеробщицы переодевались из шуб и пальто в форменный синий атлас. Здесь же гоняли чаи, когда почему-то посетителей было мало. Чай в музее был в ходу и зимой, и летом — могучие стены генерал-губернаторского дворца вечно оставались прохладными. Под их сенью всегда хотелось чего-нибудь горяченького.
Сегодня в чайной комнатке сидела не Нелли Ивановна в обнимку с пирогом, как того боялся Самоваров. Нет! Эффектно сцепив длинные ноги и затягиваясь сигаретой, тут царила Катерина Галанкина.
Она окинула вошедшего глубоким вещим взглядом. Самоваров физически ощутил, что она поняла главное: Карасевича он не нашел и не ищет.
— У меня к вам важное дело, — помедлив, сказала Катерина и загасила сигарету в первом же подвернувшемся под руку чайном блюдце.
Они поднимались по лестнице в мастерскую. Молчание нарушалось только жестоким стуком Катерининых каблуков и ее нервным дыханием. Говорить было не о чем. Самоваров не чувствовал себя виноватым — Галанкиной он ничего не обещал, задатка не брал и всегда говорил, что если кто и находит пропавших, то это доблестная милиция. Или лицензированные частные сыщики. Или — увы! — собаководы, выводящие поутру своих питомцев облегчиться в малолюдных местах. Да кто угодно находит пропавших, только не реставраторы мебели!
— К сожалению, ничего нового и утешительного по поводу вашего мужа я сообщить не могу, — начал Самоваров как можно деликатнее. Все-таки перед ним была почти вдова!
Катерина покачала головой:
— Я так и думала. Ничего нового?
— Ничего.
В мастерской Катерина медленно опустилась на полуантикварный диван и скрестила ноги. Самоваров самым беспардонным образом убрал у нее из-под носа, с чайного столика, фарфоровую сухарницу и заменил вульгарной пластиковой пепельницей.
— Итак, даже вы моего мужа не нашли, — сказала Катерина без всякого укора. — Этого следовало ожидать!
Самоваров развел руками, как бы сам удивляясь, почему он так неважно сработал.
— Больше искать не надо. В этом нет никакого смысла, — добавила Катерина.
От ее былой веры в непотопляемость Феди не осталось и следа.
Самоварову стало почему-то грустно. Он не хотел лишать Катерину последней надежды:
— Как же нет смысла искать? В нашем случае отсутствие новостей — это скорее хорошая новость, чем плохая. Поиски продолжаются, еще не все потеряно. Бывали случаи, когда через несколько лет…
Катерина медленно покачала головой. Ни в какие удивительные случаи она больше не верила.
Самоваров осекся. В самом деле, зачем ему эти уговоры? Феди нет как нет. И он, Самоваров, ничем тут помочь не может. Хорошо, что хоть Катерина перестала строить иллюзии на его счет.
Но она не перестала! Она придвинулась поближе, положила на его плечо свою тяжелую горячую руку. Сквозь шершавую ткань рабочего пиджака, сквозь полотно рубашки Самоваров сейчас же прочувствовал жар ее неспокойной души.
— Николай Алексеевич! — сказала Катерина, глядя ему прямо в лицо, так что он вынужден был ответно уставиться в ее глаза, зеленоватые, как трясина, и увидеть свое крошечное отражение в ее зрачках. — Николай Алексеевич! Можно просто Николай? Так лучше… Николай, вы были правы тогда: Феди нет в живых.
Никогда ничего подобного Самоваров не говорил, но спорить не стал. Он понимал: если начнет отпираться, выставит себя полным дураком. Он лишь задумчиво склонил голову набок и стал ждать, что будет дальше.
— Федя мертв, — спокойно повторила Катерина. — И мертв уже давно. Теперь и я это чувствую. Так отчетливо, так явно чувствую! Он мертв…
С этими словами она перевела взгляд с Самоварова на его рабочий шкаф, набитый инструментами и химикатами. Она замерла не мигая и будто ждала, что вот-вот из этого шкафа с грохотом вывалится скелет режиссера Карасевича.
— Я зря вам тогда не поверила, — снова заговорила Катерина, не отрывая взгляда от шкафа. — Сколько времени потеряно зря! Однако вчера мой экстрасенс, который работал параллельно с вами, пришел к выводу: Феди среди живых нет. Вывод печальный. Тяжело об этом думать, но такова правда. Мой экстрасенс — великолепный специалист. Дар от Бога. Он помог очень многим людям, но в моем случае, увы, он бессилен. Его руки молчат, он не чувствует Фединого тепла — нигде! Понимаете, глобус молчит, ни единой точкой не отвечает!
— Он что, по-прежнему с глобусом работает? — поинтересовался Самоваров.
— С глобусом тоже. И с картами — географическими, политическими, игральными, Таро. И с хрустальным шаром. Он использует и другие методики. Все они говорят одно: Феди нет среди живых. Я стала чувствовать странный холод и пустоту вот здесь…
Она плотно уложила крупную, в серебре и каменьях, руку на солнечное сплетение. Глаза закрыты, ресницы напряженно вздрагивали.
Вдруг она распахнула глаза так, что Самоваров отпрянул, и твердо сказала:
— Да, Федя мертв! Вы тоже это знаете.
— Может быть, милиция его еще и обнаружит, — из вредности возразил Самоваров.
