– Да, Федор Иванович, представляете, так и заявила, – возмущенно рассказывал Воропаев. – Говорит, по закону о печати журналист имеет право не разглашать источники информации до решения суда. Решение у вас есть? Тогда свободны. А информацию вашу оставьте при себе. Я, говорит, сама с кем захочу, с тем и встречусь. Хоть со следователями, хоть с боевиками. Хорошим журналистам пресс-службы только мешают.
– Увы, Павел, теряешь форму.
Воропаев понурился. Конечно, тон разговора с девушкой он выбрал неправильный. Как правило, такие нахохленные инфантильные воробушки очень любят, когда старший товарищ подставляет надежное плечо. Любят, млеют, тают. Вронская же сразу превратилась в озлобленную разбушевавшуюся фурию. Ее бледное скуластое лицо вспыхнуло румянцем, и поехало-понеслось.
– Не нуждаюсь я в вашей помощи! Ищите других дураков, которые по вашему указанию станут «фильтровать базар»! А я присутствовала на месте событий и видела все собственными глазами! Охрана Волкова осуществлялась из рук вон плохо! А что творилось в Дагестане! Лучше бы операцию штурма как следует продумали! Из-за вашей некомпетентности СОБР потерял бойца, а сколько раненых!
Кто знал, что она такая бешеная? Или, может, у нее просто месячные – вот и бросается на всех подряд, идиотка несчастная.
Генерал что-то обдумывал, рисуя непонятные схемы на лежащем перед ним листе бумаги. Потом спросил:
– Сколько ей лет?
– Двадцать восемь.
– Значит, ты уверен, что прямых связей у нее с верхами нет?
Воропаев кивнул.
– Спасибо, Павел. Можешь быть свободен.
От руководителя пресс-службы не укрылось: какие-то задумки появились у генерала, неспроста он заинтересовался Ликой Вронской. Но уточнять ничего не стал. Федор Алексеевич излишнее любопытство никогда не поощрял.
Заместитель руководителя Местного оперативного штаба попросил секретаря заварить крепкого чаю, подошел к окну.
Посаженные неумелыми военными руками цветы сникли под южным солнцем. Только местная зелень, срезанная почти под основание в целях безопасности, упрямо пускала побеги.
Все никак не забывался разговор с Москвой. Нелепые, ничем не мотивированные обвинения.
– Министерство внутренних дел не справляется с поставленными задачами нормализации обстановки на Северном Кавказе. Отчет о ваших действиях – а точнее, о полном бездействии – уже лег на стол президента, – бушевал голос в телефонной трубке.
Наказаний, взысканий, выговоров Федор Иванов не боялся. Ради бога, да хоть сейчас он готов оставить нынешнюю должность. На Петровке куда спокойней, а главное – понятнее и проще. То, что творилось в Ханкале, генерал характеризовал одним емким словом – подстава.
Непонятно, кто убедил руководство в Москве передать функции управления штабом от ФСБ к МВД. А может, и сам президент, с симпатией относящийся к ведомству, где проработал долгие годы, решил вывести «своих» из-под удара критики, избавить от тяжкой ноши ответственности. Так если уж и принималось такое решение – надо идти до конца. МВД командует – и точка. Однако все было так, да не так. Формально назначаемые руководители приходили из МВД. Да только Иванов был один в поле воин, прочие руководители переводились в МВД из ФСБ за пару месяцев до приезда в Ханкалу. Вот и получалось: все рычаги управления, по сути, остались в руках «комитетчиков». Только «менты» формально делались крайними в любой сложной ситуации. Кавказ – спичка, вспыхивает мгновенно, полыхает долго. И несть числа обвинениям. За честь мундира обидно. Причем всем ведь понятно: ситуация в Чечне далека от нормализации, задача внутренних войск – поддерживать порядок, а тут в этом плане конь не валялся…
Ладно, Бог с ней, с честью мундира. Обидно, несправедливо – но пережить можно. А вот вынужденное бездействие, приказ остановиться, когда вот-вот очередным ублюдком может стать меньше – как с этим смириться? Как такое простить? Какой тогда вообще смысл в нынешней работе?
За примерами долго ходить не надо. Пожалуйста: недавно поступила информация о нахождении в Шатое лидера бандформирования. Подразделение ВВ готовит операцию по уничтожению боевика. Когда все готово, раздается категоричный приказ: осади назад. Это не боевик, это наш агент, передает ценную информацию.
Стратеги, блин. Агенты, связные, явки, пароли. Все бы им в конспирацию играть. Как будто бы в Чечне есть место серым кардиналам. Смешно, право же.
Но нет – плетут пауки свои сети.
Еще один момент – сотрудничество с бывшими боевиками. Уму непостижимо – пускать бандюганов на оперативные совещания МОШа! Надо ли удивляться тому, что информация о планируемых акциях федеральных сил становится известна в горах раньше, нежели она доводится до личного состава. Бывших бандитов не бывает. Те, кто продолжает воевать в горах – родственники и друзья нынешних представителей сил чеченского правопорядка. О чем вообще можно говорить в этой ситуации!
Федор Алексеевич тяжело вздохнул, поставил пустую чашку на подоконник и вышел в приемную.
Двое мощных охранников мигом вскочили с дивана и, тяжело топая, заспешили следом. Через пару минут приотстали, поняв: генерал направляется в госпиталь, маршрут известен, безопасен.
Пахнут хлоркой вымытые до блеска полы, а еще в нос шибают запахи лекарств, боли, отчаяния. Боль ведь тоже пахнет – сопревшей кожей, гноящимися ранами, тоской.
Дежурившая в палате на первом этаже медсестричка Катюша отложила журнал.
– Здравствуйте, товарищ генерал!
Ясные глазки, звонкий голосочек. Белый халатик облегает ладную фигурку. Эх, сбросить лет …надцать…
Дрожат накрашенные аппетитные губки.
– Что случилось, Катюша?
– Выйдемте, – она вцепилась в рукав, увлекла в коридор, где не без зависти таращится охрана. – Двух мальчиков нам утром привезли. Это… ужас.
Федор Иванов предупреждающе поднял руку:
– Не реветь. Излагать все по порядку.
– В плену они были. Недолго, пару дней всего. Их изнасиловали, потом сбросили в засохший арык, а на блокпост записку прислали и кассету.
Кулаки сжались непроизвольно. Ну не звери ли? Захватил пленного, хочешь убить – так кончи человека нормально, быстро. Нет – издеваются. Уродуют тело, плюют в душу.
Отстранив все-таки захлюпавшую носом Катюшу, генерал быстрым шагом вошел в палату. Подтянул к себе стул, присел близ коек. Ребята лежали, отвернувшись к стене. На одном из стриженых затылков синел след тяжелого удара.
– Мужики, все пройдет. Будьте спокойны. А ну, повернитесь ко мне. Повернитесь, когда генерал с вами разговаривает!
Скрипят койки. Это не человеческие глаза, нет. Затравленные животные так смотрят. Как магнит, притягивает их взор пистолет в кобуре, висящий на поясе.
– Оставить дурные мысли. Слышите, пацаны, я… – слова опять не находились, горло сдавила нахлынувшая жалость. – Мы за вас отомстим. Мало подонкам не покажется. Это понятно?
