«Володя, – начала мысленную подготовку к беседе Вронская, – я очень хорошо к тебе отношусь. Мне повезло, что ты оказался рядом. Не знаю, что бы со мной случилось. Я была замерзшая, выключенная, один лед. И все, что между нами случилось – это было прекрасно. Твое тело спасло меня, я до сих пор помню, какими нежными могут быть твои руки. Но, видишь ли, какая штука… В моей жизни очень давно есть другой мужчина. Я люблю его. А ты стоишь того, чтобы тебя любили взахлеб, взасос, всей душой, целиком и полностью. Но я так уже не сумею…»
Внутренний монолог прервали широкие теплые ладони, закрывшие глаза.
– Володя, – пробормотала Лика, в душе досадуя: с ней творится что-то не то, не должно быть этой радости, сладкой невесомости, волнения. – Ты всегда к девушкам опаздываешь?
Ответа не последовало. Ладони разжались.
Когда Лика обернулась на раздавшийся за спиной оглушительный грохот, Лопата, с расползающимся на белом свитере красным пятном, бросил ее на землю и прохрипел:
– Лежи и не двигайся!
– Что с рукой? Тебя ранили на операции?
– Дура! В тебя только что стреляли…
– Но кто?!
– Точно дура! Я-то откуда знаю! Стреляли с глушителем, звука выстрела не было…
Милиция и «скорая» приехали очень быстро, практически одновременно.
– Да все со мной в порядке, не плачь, – пробормотал Лопата, нехотя укладываясь на носилки.
Врач в застиранном до дыр халате прикрикнул на бойца:
– Не разговаривайте, молодой человек! В больницу в любом случае надо ехать!
– Я поеду с Лопатой, – безапелляционным тоном заявила Лика и забралась в «скорую».
– Хоть с мотыгой, – хмыкнул врач. – Веселое здесь местечко, не находите?
Последнего вопроса Лика не расслышала.
«Штейнер? Но я же нигде не светилась… Как он мог просчитать все так быстро? И если бы не влюбленный собровец – это меня в лучшем случае везли бы на „скорой“ с надрывающейся сиреной?..» – думала она, не сводя глаз с бледного лица Володи.
* * *
По крыше белоснежной виллы барабанила дождевая дробь. Через огромные окна бассейна виднелась серая пенистая кромка моря, сливавшаяся с седым мрачным небом, отчего лежащему в шезлонге Леониду Штейнеру казалось, что весь мир заполнен грязной свалявшейся ватой. Даже красные пятна роз в саду осыпались, скукожились порыжевшими комочками на мокрых камнях дорожек.
– В Германии, Бельгии и Швейцарии вообще потоп, – сказала лежащая на соседнем шезлонге Анна и потянулась за бокалом кампари.
Штейнер искоса посмотрел на жену. Красивая, ухоженная – но возраст предательски отметил пигментными пятнами все еще упругую полную грудь. На пятна – наплевать. Анна – это навсегда. Она была с ним рядом, когда он не мог ей предложить ни единого атрибута роскошной жизни. И она останется, даже когда все они исчезнут – виллы, машины, влияние и власть. А еще она умеет читать его мысли. Тоже дорогого стоит. Поэтому лали могут меняться, и меняются время от времени – а место Анны в его жизни постоянно и незыблемо.
– Можем поехать туда, где тепло, – щелкая телевизионным пультом, предложил Леонид. – В Эмираты хочешь?
Жена зябко повела плечами, набросила розовый махровый халат.
– Люблю Ниццу. Должно же это все закончиться, – она скорчила недовольную гримаску: – Опять российские новости. Не надо, переключи.
Причина, по которой Анна терпеть не могла новостные выпуски, была очень простой. Леонид. Он потерял свою долю на всех крупных телеканалах, работавшие на него лучшие журналисты больше не имеют возможности выходить в эфир, а те, кто теперь появляется на телеэкране, говорят то, что безумно раздражает мужа. Поэтому лучше переключить на «Евроньюс». Меньше нервов.
– Сегодня в Москве возле подъезда собственного дома был застрелен глава холдинга «Русские алмазы» Никита Сергеев, – протараторил ведущий криминальной хроники.
Леонид бросил взгляд на часы. Ничего, до выпуска новостей всего десять минут, потерпит. А Никита – туда ему и дорога, мерзкий был мужичонка.
Анна, нахмурившись, заметила:
– Дураки, дороги, а еще убийства. Вот что в России не изменится никогда.
– Точно, – согласился Штейнер и про себя подумал: «Но что же делать, порой и к таким методам надо прибегать. Когда окружающие начинают сильно зарываться».
– Разыскиваются трое подростков из Подмосковья, – не унимался ведущий. – Следствием прорабатывается версия о причастности к их исчезновению представителей сатанинской секты.
Жена, хмыкнув, встала и направилась в сауну, но сделала лишь пару шагов. Обернулась, почувствовав, уловив, осознав: Леонид взволнован и очень напряжен.
– Сегодня в пятидесяти километрах от Москвы в своем автомобиле был взорван следователь столичной прокуратуры Владимир Седов. Вместе со следователем в салоне находилась женщина, чья личность в настоящий момент устанавливается. Предположительно взрывное устройство было приведено в действие безработным жителем столицы Николаем Лашковым, после чего машина, в которой находился убийца, также взорвалась. От комментариев правоохранительные органы воздерживаются.
«Седов, Седов… знакомая фамилия, кажется, совсем недавно мне ее называли, но вот в каком контексте? – озабоченно подумал Леонид. Вспомнит ведь, все равно вспомнит, в памяти задерживается каждая мелочь – но дел всегда очень много, поэтому нужная ассоциативная цепочка выстраивается не сразу. – Кто же мне про него говорил?»
Ответ на этот вопрос нашелся раньше, чем предполагал олигарх. Тихая мелодичная музыка телефона. Номер в окошечке.
«Конечно, Рогов про него говорил», – подумал Штейнер, отвечая на звонок.
– Здравствуйте. Чесслово, хлыщ наш, следователь, совсем голову потерял. Я ему ясно передал ваши распоряжения, – рокотал в трубке Виктор. – Резких движений не предпринимать. А Алексеев что утворил. Тачку со следователем взорвал.
Штейнер раздраженно пригладил влажные волосы:
– Да видел уже. Ну и зачем было так педалировать вопрос?
– Виноват. Не усмотрел. Думал, понял он меня.
– Надо его найти.
– Найти и что?
– Он – последнее звено?
– Разумеется. Ликвидатора давно убрали.
– Так в чем проблема, дорогой. Действуй и побыстрее.
– Понял!
Закончив разговор, Штейнер снял халат и бросился в прохладную воду бассейна. Проплыв пару раз по дорожке, он зашел в сауну и с наслаждением растянулся на полке.
– Я поменяю садовника? – Анна вопросительно подняла брови. – Не нравится мне, как он ухаживает за цветами и деревьями.
Леонид рассеянно отозвался:
– Конечно, любовь моя. Делай, как считаешь нужным.
