— Теперь греческие христиане, — рассказывала она дальше, — когда делают прививку, верят, что они должны сделать отметины на каждой руке, груди и посередине лба как знак креста. Но так как на каждом месте, которое я коснусь этой иглой, останется шрам, я предпочитаю не трогать лоб и грудь, где может отдыхать любовник. Пусть христиане живут с их предрассудками. Вместо этого я дотронусь до трех мест, по одному на каждой ягодице и руке. Поверьте мне, если господин зайдет с вами слишком далеко, он и не заметит маленьких ямочек в этих местах.
Айва стянула одеяло и сделала быстрый укол на правой руке Софии. Новая рабыня вздрогнула, но это было не болезненнее царапины. Затем повитуха собрала на игле как можно больше гноя и вложила его в кровь, текущую из раны. Компресс был немного холодным, но не болезненным. Фарида помогла накрыть это место другой ореховой скорлупкой, которую она завязала льняными бинтами. Они повторили процедуру на каждой ягодице, и только потом София смогла одеться.
— Вот и всё.
— Все?
Айва покачала головой в знак согласия.
— Теперь мы позволяем детям играть, если мы на прогулке, угощаем их сладостями, плетем венки на голову. Но извините меня, сегодня я не могу баловать вас. Я не думаю, что вы так же игривы, как восьмилетний ребенок, но вы можете идти. Это время ваше собственное — где-то до обеда, — пока госпожа не придет для вашего религиозного обучения.
XXVII
«Религиозное обучение» — это звучало почти так же, как и в монастыре. Молитвы и писания, изучаемые на арабском, мало отличались от молитв и писаний на латыни, только произносились более гортанно и нараспев. Позы и поклоны имели тоже много схожего. София сконцентрировалась на их изучении так же серьезно, как когда-то в монастыре.
Самым большим различием — и преимуществом, — которое она обнаружила в исламе, был тот факт, что в гареме, в отличие от теоретически женского мира монастыря, ни епископ, ни священник не допрашивали тебя. Духовная наставница выполняла свои обязанности с такой же серьезностью, что и сестра Серафина, но выражение ее лица было более дружелюбным. Греческие и армянские девушки отказывались считать богом Аллаха, а Мухаммеда — его пророком. Те, кто страстно защищали свои убеждения и не ставили под сомнение Троицу, занимали больше внимания этой женщины, чем София, которая держала язык за зубами.
Временное облегчение пришло также от того, что из-за своих месячных Софию закрывали вуалью от гарема в течение всей первой недели, что было исключением для новичков. Она должна была молиться одна, чего она никогда не делала, если только кто-нибудь не смотрел на нее.
К тому времени, когда она заняла место в ряду новых девушек, ее личность, кровоточащая или нет, уже сделала свою отметку. Все уже забыли, что она была новичком и что за ней следует пристально следить. Так как молитвы и чтения проводились в группах, София лишь улучшила свой навык, приобретенный в монастыре, проговаривать только следующий слог или позу за говорящим. Таким образом, расхождение ее взглядов — если пассивное восприятие заслуживает такого имени — никогда не было замечено.
Но по окончании ее цикла и удалении ореховых скорлупок с ее ягодиц София начала чувствовать особенность своего положения. Она восхищала любого в гареме, начиная с поломойки и заканчивая запуганными новыми девушками, которые делили с ней комнату. Она была уже их неоспоримым лидером, даже несмотря на существующий между ними языковой барьер. Религиозное обучение очень скоро было заменено изучением письма и чтением. Во время этих занятий София становилась очень трудолюбивой и в меру умной, не более того, чем это требовалось. Пока ничего не отягощало ни ее душу, ни ее разум. Но впереди ей предстояло увидеть прекрасную Нур Бану Кадин снова. Или кого-нибудь еще.
Время шло, и тревога Софии возрастала.
Арабское слово «харам» в действительности означало нечто запретное, закрытое, вроде клетки для диких животных, и, как загнанный зверь, София начала прохаживаться взад и вперед по коридорам дома, в котором она находилась. Ее шаги измеряли расстояние от одной двери с охранником-евнухом до другой, пока ей в голову не пришла мысль, что она хочет завыть от скуки, как собака. И это было только через неделю после ее прибытия сюда!
В один из таких тревожных вечеров София очутилась в коридоре, который она сразу узнала: через него ее вели в первый раз на встречу с женщиной с пронзающим взглядом. Несколько минут девушка следила за тенями в коридоре. Никого не было, а рядом была закрытая дверь.
София не могла больше сдерживать себя. Она должна побывать в этой комнате еще раз.
К разочарованию и смущению Софии, комната оказалась темной и пустой. Было ли видение первого дня всего лишь отражением в зеркалах, которое смогло исчезнуть так быстро, не оставив следов? В комнате не было не только людей, она вся была в процессе реставрации, совершенно без обоев и ковров, которые придавали ей такую элегантность. Ковры и матрацы лежали сложенными вдоль стены. Прекрасные приборы для засахаренных фруктов и медная посуда выглядывали из ящиков. Коробки с шелком и дамастом стояли открытыми и были полупустыми, в то время как другие коробки были просто через край набиты драгоценностями, но все это казалось кучей мусора без оживляющего присутствия людей.
Было ясно: Нур Бану покинула дворец — стены гарема не были преградой для такой могущественной женщины. Нур Бану и весь ее блеск, ее прекрасная свита исчезли, как мираж.
И Софию Баффо оставили одну в этой дорогой тюрьме. Эта мысль наполнила ее страхом. Ее колени отяжелели, в голове стало пусто, и она, вскрикнув, упала на пол.
Позже София только смутно помнила, как высокий белокожий евнух подошел и вывел ее оттуда, закрыв дверь на замок. Она помнила, как он, когда у нее подкосились ноги и она не смогла идти дальше, взял ее на руки, как ребенка, и отнес на узкую кровать на третьем этаже.
В какой-то момент, сквозь туман, его лицо показалось ей знакомым. Да это молодой Виньеро из монастырского сада, с корабля. Невыносимое чувство вины охватило ее от этого сходства. Виньеро — Джорджо — снова пришел спасти ее, но на сей раз она сдержит свое слово.
Но нет. Это был евнух. Она вспомнила картину в мерцающем свете свечей в каюте корабля. Ни детей… ни смелого молодого венецианского моряка….
София была в бреду.
«Оспа» — это слово пришло на ее воспаленный ум. Гнойнички на ее лице имели выдающиеся выемки посередине. Ее лицо становилось похожим на ужасное лицо маленькой поломойки. Ее лицо, ее жизнь — все было закончено, все стало никчемным.
— Нет, нет, не бойся, — слышала она успокаивающий голос Айвы, те же интонации сохранились и в голосе переводчицы Фариды. — Раны, куда я ввела прививающий состав, они остались открытыми, выделяющими влагу. Видишь? Необходимо следить, чтобы они оставались чистыми, потому что это путь, по которому яд покидает тело, поэтому раны и не заживают. Я еще ни разу не теряла пациентов. Поверь мне.
— Хвала Аллаху! — добавила маленькая Фарида.
