Даже в присутствии своей матери и сестер молодой человек развалился на подушках на диване, одной рукой держа трубку кальяна, в то время как другая безжизненно лежала в стороне, и складывалось впечатление, что он в любой момент готов заснуть. И только одна вещь притягивала его взгляд и нарушала сонливость Мурата.
Если быть более точным, это были волосы невольницы, от которых он не мог оторвать глаз, ее волосы, которые золотыми волнами струились из-под вуали. Сафи видела, что он внимательно рассматривает их, как алхимик тестирует достоверность и прочность своего металла. Правда, взгляды его были несколько странными. Сафи видела, как глаза принца то закрываются, то приоткрываются, то смотрят прямо, потом вокруг, открываясь шире и шире, затем закрываются снова. Если бы Нур Бану тоже заметила такое поведение Мурата, она бы расстроилась, оценив это как еще один знак, что ее сын безнадежно потерян в мире видений и снов.
«Хотела бы я, чтобы Нур Бану дала мне маленькую роль в этом фарсе, не связанную с кальяном, — думала Сафи. — Что-то неожиданное и живое, чтобы показать этому молодому человеку разницу между сном и бодрствованием. Если уж она настолько любящая мать, что не может вылить ушат холодной воды на него, чтобы разбудить, я сделаю что-нибудь этакое сама, но что? Ведь я даже не могу прервать их разговор танцем или пением».
Очень скоро у Сафи родился план. Стараясь не двигать своими руками, которые так и оставались лежать на плечах, она медленно сняла кольцо с одного из пальцев. Затем движением запястья, менее заметным, чем вдыхание кальяна, она позволила драгоценности упасть на пол. Его падение на ковер у ее ног было неслышным и незаметным ни для Нур Бану, ни для принцесс, которые были слишком озабочены, придумывая следующие фразы для общей беседы.
Но Мурат все видел. Она знала, что он видит, потому что оба его глаза открылись сразу же и он забыл о сне. Но все же он ничего не сказал, не спросил даже: «Мама, почему вы тратите деньги на такую невнимательную рабыню, которая так неаккуратна со своими драгоценностями?» Скорее всего, это и было бы тем вопросом, которого все так ждали.
Спустя некоторое время Нур Бану признала свое поражение. Она не сказала этого вслух, ее тон не потерял грациозности. Но она начала прощаться, и это было почти то же самое. С сердцем, уходящим в пятки, Сафи подняла жаровню, вынесла ее из комнаты и вернулась за кальяном, к которому ее госпожа уже потеряла интерес. Нетерпеливый взмах руки, освобождающий ее, сказал ей, что молодой человек желал, чтобы его оставили одного и он смог спокойно покурить кальян. Сафи поддерживала дверь открытой для его матери и сестер и последовала за ними в гарем, затем закрыла дверь за собой.
XXXV
Мертвая тишина, с которой Нур Бану приветствовала озабоченных девушек гарема, показала им, что не следует задавать ей вопросы. Они не хотели разделить наказание венецианской девушки — две или, может, три недели игнорирования, разговоров только в самых поносительных словах за ее спиной. В закрытом мире гарема смерть была предпочтительнее позора.
Нур Бану прошла в свою комнату, остальные занялись своими делами, и только Сафи осталась у двери в мабейн, место ее поражения.
«По крайней мере, он не тронул меня, — Сафи пыталась побороть свое огорчение. — К тому же он не султан, таким образом, меня могут отдать другому, когда я снова завоюю благосклонность Нур Бану и она простит меня за то, что в действительности и не было моей виной».
Но все же в те минуты, когда она стояла в одиночестве перед дверью, у Сафи была еще одна последняя надежда: кольцо все еще оставалось лежать там, где она его уронила, на ковре в мабейне. Конечно же, никто не сможет винить ее, если она вернется забрать его.
«Ну и чего ты собираешься этим добиться? — ругала себя Сафи, уже входя в дверь. — Ты что, думаешь, что Мурат будет стоять на коленях и искать сам твое кольцо и в конце концов скажет: «Я нашел его!»?
Нет, конечно же нет. Она вошла в комнату, поклонилась, как ее учили, нашла на ковре кольцо и вернулась к двери в полной тишине. Сафи подумала, что, наверное, комната уже пуста. Чтобы удостовериться, что она не кланялась пустому пространству, девушка подняла глаза и посмотрела на то место, где лежал молодой человек. Он мало что изменил в своей позе, держа в одной руке трубку кальяна, но его глаза на этот раз были полуоткрыты, будто он дремал.
«Лентяй! — чуть не вскрикнула она. — Кто захочет тебя, ты, апатичный, бесполезный мешок с костями? Я стану великой и без тебя, только подожди, и ты увидишь!» И она не колеблясь окинула его таким презрительным взглядом, который выразил все ее чувства так полно, как не выразили бы и слова.
Однако на полпути Сафи остановилась. Что-то в позе молодого человека изменилось. Может быть, это поднималась его грудная клетка, так как он стал дышать чаще, но это было еще спорно. Может быть, это было колено, которое зашевелилось непроизвольно, как это часто бывает во сне. В действительности же то был палец. Указательный палец длинной бледной руки медленно, но отчетливо подзывал Сафи к себе.
Сафи вначале решила проигнорировать такой слабый жест. Но ее амбиции взяли верх над ее гордостью, и она прошла вперед, пока не очутилась прямо перед Муратом, как раз у стола, уставленного почти нетронутыми праздничными угощениями. Молодой человек продолжал внимательно рассматривать ее сквозь полузакрытые веки, пока наконец-то не разразился сухим беззвучным смехом, который исказил его лицо и заставил его тело приподняться.
Потом он заговорил, но он говорил не с ней, а с самим собой вслух. «Хорошо, предположим, ты одурачил ее в этот раз, Мурат, мой старый друг. Она думала, что сможет забрать твои видения с собой, когда уйдет эта старая ведьма, твоя мать. Но посмотри, мы только что доказали, что она не права. Как видишь, она ушла, а видение осталось. Но оно не будет подчиняться твоим командам и внушениям, пока твоя мать была здесь, как и остальные видения. Это очень любопытное видение, что, вероятно, и объясняет, почему оно так похоже на живое существо. Я думаю, Мурат, ты можешь считать, что сегодня ты уже достиг высшего уровня Грез».
Сафи присела на колени перед диваном в попытке доказать молодому принцу, что он вовсе не грезит и что она живая, из крови и плоти, стоит перед ним. Однако это не сработало, поэтому она решила, что должна заговорить.
— Я не видение, — произнесла она, — я не плод вашего воображения. Я такая же живая и реальная, как и вы.
Мурат усмехнулся и покачал головой:
— Все мои видения говорят так. Они делают это, чтобы доказать мне, что моя жизнь ничто, как и они сами. Нет, я не позволю тебе обмануть меня, только не меня.
Он громко рассмеялся, затем широко раскрыл глаза.
— Любопытно, — сказал он. — Хотя все мои видения говорят мне, что они реальные, ты первое, которое не исчезло, когда я открыл глаза.
— Это потому, что я на самом деле реальная, — заявила Сафи. — Ваша мать не положила опиум в ваш кальян, только мастику и корицу. Посмотрите, я вам покажу.
