Две птицы крыло к крылу пролетели надо мной. В уме я назвал их ястребами, хотя прекрасно знал, что ястребы не охотятся парами. Но мне не хотелось думать, что это грифы. Небольшая стайка маленьких птичек почуяла опасность. «Они полетели на юг», — думал я, наблюдая, как стайка исчезла за горами позади меня. Я определил стороны света по углу наклона солнца.
Потом я заметил, что большая часть долины занята кустами шелковицы. Листьев на кустах не было из-за сильного ветра, но ягоды все еще висели среди голых веток. Они были перезрелыми и черными, но собранная горстка напомнила мне сладкий вкус последних осенних дней в Бренте, когда я был еще мальчиком. Моя мать, мои няни, служанки — все были заняты сборами к переезду в Венецию на зиму. Я же был предоставлен сам себе и бродил по саду, собирая ягоды шелковицы, пока меня не позвали. Они позвали меня все вместе, как хор менад: «Биричино! Биричино!» Так они меня называли ласково.
Мое сердце забилось от этих воспоминаний, и я съел еще горстку ягод. «По крайней мере, я все еще могу есть шелковицу», — подумал я и представил себе, как девушки будут это делать, когда проснутся. Потом мы можем идти весь день. Мы сможем пройти довольно много в такую погоду даже пешком, к тому же вниз по холму. Конечно, к ночи нам придется сделать остановку.
С такими мыслями я приступил к тому, для чего, собственно, и вышел.
— Абдула!
Я остановился, и мой катетер выпал из моих рук.
— О, ты здесь, — сказала Есмихан.
— Моя госпожа.
— Я почувствовала даже во сне, что ты вышел, и мне стало страшно. Мне приснилось, что тот ужасный разбойник…
— Да, моя госпожа. У меня тоже иногда бывают кошмары.
— Правда?
— Это нормально. Разбойники мертвы и больше не могут причинить вам боль. И я всегда с вами.
— Общаешься с природой?
— Да.
— Так же как любой другой человек время от времени, — засмеялась она.
— Да, госпожа, — односложно ответил я.
— Извини меня, Абдула.
— Идите назад, к огню. Я скоро вернусь.
Как только она ушла, я встал на колени и стал перерывать листву, пытаясь найти катетер. Дождь капал с веток, но я ни о чем больше не мог думать, только о том, что сейчас лопну. Я никак не мог найти свой катетер.
— Абдула? Что случилось? — спросила Есмихан.
— Ничего. Идите к огню.
— Но что ты ищешь?
— Мой катетер. Я выронил его где-то здесь, — сказал я и сильно покраснел.
— Я не знаю такого слова — катетер.
— Вам никогда и не понадобится его знать, госпожа.
— Но как я смогу тебе помочь, если я не знаю, что мы ищем?
— Я не хочу, чтобы вы…
Есмихан отпрянула назад от таких моих слов, как будто ее ударили. Я очень пожалел о том, что говорил с ней таким тоном.
Глубоко вздохнув, я сказал:
— Это тоненькая медная трубочка где-то вот такого размера. — Мои руки дрожали, когда я показывал ей размер.
Есмихан встала на колени рядом со мной.
— Учитель, учитель, помедленней, помедленней. Твои движения могут отбросить его в другую сторону. Надо действовать медленно и спокойно, и мы найдем его.
Ее пухленькая маленькая ручка отыскала мою под листвой и сжала ее, пока она не перестала дрожать.
— У меня… у меня, наверное, озноб, — попытался оправдаться я.
— Нет, я так не думаю. — Она другой рукой поправила мой тюрбан, который уже съехал мне на глаза. Выражение моего лица озаботило ее. — Ты хочешь сказать, что ты не можешь облегчиться без этой маленькой трубочки?
Я не хотел казаться смешным, пока искал другой, свободной рукой под листвой, но думаю, что она тоже так лучше видела меня.
— И это так у всех евнухов?
— Нет, не у всех… не все же так обрезаны, как я. Если человек моложе…
Она сжала мою руку снова, когда я больше не смог говорить.
— Абдула, мы найдем его.
Надеясь сменить тему, я спросил:
— Вы знаете деревянную башню Линдер? — Когда я говорил медленно, то мои руки тоже двигались медленно.
Есмихан покачала головой. Она подняла края своей вуали на шапочку, чтобы та не мешала ей в поисках. Ее щеки раскраснелись на свежем воздухе, а черные глаза блестели, как капельки росы.
— Это в Стамбуле. Она стоит в самом центре одинокой скалы у бухты Золотой Рог, в Мраморном море. Я уверен, что вы могли ее видеть из дворца вашего дедушки. Ваш дедушка-султан любил натягивать цепь вдоль всего залива, чтобы не было безналоговой торговли. Но об этой башне ходят и другие легенды. Мой дядя рассказал мне одну такую легенду.
— О, расскажи мне ее тоже.
— Легенда гласит, что очень-очень давно в этой башне жила прекрасная девушка и каждую ночь ее возлюбленный Линдер (ее родители не одобряли их союз) плыл к ней по этому заливу. Перед самым восходом он возвращался обратно.
— А как же он видел, куда плыть?
— Девушка зажигала для него лампу и ставила ее в своем окне.
— Какая прекрасная история.
— Не такая уж прекрасная. Однажды ночью поднялся шторм, и порыв ветра погасил лампу. Так как храбрый Линдер не знал, куда плыть, то он заблудился и утонул.
— О, нет!
— Когда девушка выглянула утром в свое окно, то увидела бездыханное тело своего возлюбленного у скал. От горя она тоже выбросилась со своей башни и умерла.
— Как ужасно! Мне больше понравилось начало этой истории, чем конец.
— Но это реальная жизнь, и в ней не всегда бывает все хорошо.
— О, не говори так, Абдула, в день, когда ты спас меня от самой ужасной участи.
— Посмотрите на башню, когда вернетесь в Стамбул. Вы не сможете забыть ее. Я мог видеть ее даже на Пере, из высокого узкого окошка, когда испытал нечто худшее, чем смерть.
Я хотел остановиться здесь, потому что уже было сказано больше, чем надо. Но желание говорить о перенесенном мною потрясении оказалось настолько сильным, что я даже забыл о своих физических нуждах.
XLVIII
Я рассказал Есмихан про все те ужасы, которые я пережил в этом домике на Пере, как меня посадили на сучковатое старое дерево.
— Это, должно быть, было прекрасно, — воскликнула моя госпожа.
— Для того чтобы никто не слышал моих криков, — быстро объяснил я, — и чтобы никто не подошел, чтобы спасти меня.
Я продолжал и уже не мог остановиться.
— Дерево цвело и, пока я спал, пыльца засыпала мои глаза. — Иногда по саду бродили овцы и искали прохлады под моим деревом.
