Абсурд. Моей первой реакцией было рассмеяться так громко, как только возможно, как никакой побег из гарема не мог меня заставить.
Но вся аудитория отреагировала на это пение иначе, и мне пришлось промолчать. Моя соседка в муаровой маске наклонилась вперед, будто она действительно увидела божество.
— Он! — воскликнула она в восхищении. — Это он!
— Он — это кто? — спросил я.
Она произнесла имя, которого я теперь не помню, но это было точно мужское имя, затем добавила:
— Посланник Фоскари обещал мне, что он переманит этого певца из его церкви во Флоренции на сцену. И он это сделал. И разве этот голос не настолько же божественный, как объявляли?
Некоторое время я боролся с этим определением и этой музыкой. И даже после этого единственное, что я мог сказать, было:
— Но как такое возможно?
— Он — кастрат, бедняжка. Несчастный случай в детстве, — просветила меня моя соседка.
Моряки многое теряют в море, понял я. Тем временем хозяин небес решил возвестить свою похвалу обычным, мирским голосом, поэтому дама продолжила просвещать меня:
— По крайней мере, так говорят. Но я знаю из достоверных источников — он пел в хоре мальчиков во Флоренции, и его семья была слишком бедной, чтобы позволить ему подняться так высоко. Существуют врачи, я понимаю…
— Я не верю этому. Какая семья может сотворить такое со своим наследником?
— О, ты должен поверить мне. Что еще они могли сделать? И Апостол говорит нам: «Женщина должна молчать в церкви». Но это же парящие, высокие голоса, что превозносят наши мысли к Богу. Голоса мальчиков — мягкие и чистые, но мальчики есть мальчики, — она слегка толкнула меня локтем, — недисциплинированные, и их невозможно удерживать долго на одном месте, чтобы они достигли мастерства. Я слышала, Его Святейшество Папа однажды услышал его и захотел, чтобы он пел в его хоре. Его Святейшество был утомлен неестественными нотами этих испанских фальцетистов, которые были так популярны. И если уж Его Святейшество одобряет, то…
— Но это же противоестественно! — воскликнул я.
Моя соседка пожала плечами, и морщинки на ее декольте явно указали на ее возраст.
— Общество накладывает на всех нас противоестественные требования, — ответила она, — но мы находим пути обойти их. С другой стороны, кто устанавливает, что естественно, а что нет? Ты слишком молод, но скоро узнаешь и все поймешь.
Она задумчиво потерла пустое место на своей левой руке.
Прозвучало еще несколько вводных аккордов, и затем музыка стихла, освобождая Аполлона от всех уз земных. И он парил, игнорируя ноты, с облака на облако, как самый легкий из стаи воробьев, ловя лучики солнца своими крылышками.
Музыка глубоко затронула меня, но я не могу сказать, что сидел с открытым ртом, как вся остальная аудитория в театре той ночью. Сейчас я могу предположить, что парящие звуки повисли над моей головой как серьезные умозаключения, все еще не рожденные и даже не снившиеся мне во сне.
Я считал неправильным, что певец был то мишенью для жестоких шуток, то его обожали за его неестественность. Да, Аполлон был богом, но с ограниченными возможностями. У него никогда не будет двухлетнего малыша, чтобы он мог с ним понянчится. Что же это за бог, который ограничен? Но, как и многие другие противоречия, многие другие пятнадцатилетние мальчики постигали это, и это доводило меня до страха. И чтобы избежать страха, — к которому возраст становится слеп — я воспринял это как насмешку.
Я в отчаянии оглядел зал, надеясь, что кто-то молодой, может, и противоположного пола, посочувствует мне. Затем сквозь все это дикое звучание я вдруг понял: София Баффо больше не сидела рядом со своей тетушкой.
— Дела! — воскликнул я, убеждая больше себя, чем мою соседку.
Я вскочил. Я вдруг вспомнил, что это же началась вторая интермедия.
IV
Мужчина в алой ливрее проводил меня по фойе, совершенно пустому, за исключением сердито смотрящих портретов Беллини и Тициана, в комнату налево.
— Синьор, двигайтесь в этом направлении, — сказал он.
Слово «синьор» не совсем подходило к моему возрасту, но я не знал, как ему возразить. И если этот человек — или, может, его близнец — дал мне записку с узорчатой «С», я решил и здесь воспользоваться его советом.
Я оказался в щедро отделанном деревом зале, освещенном восковыми свечами, еще более безлюдном, чем фойе.
Большинство преклоняющихся перед искусством зрителей не собирались упустить возможность посмотреть на певца-кастрата. Парадокс между высокими звуками, издающимися горлом и легкими Аполлона, проник и в эту комнату. Как умно было со стороны донны Баффо устроить нашу встречу именно в это время и в этом месте! Но тогда где же она?
Занавеска в зале скрывала балкон, где мужчина мог справить свою нужду в Большой Канал. Чтобы немного расслабиться, я воспользовался моментом, думая о том, как все-таки свеж воздух после ночного дождя. Это меня немного успокоило. Странно, что орган, который мы всегда с таким усердием прячем от мира, является неотъемлемой частью, соединяющей нас с ним. Как только моя вода присоединилась к водам канала, я снова почувствовал себя частью человеческой расы, ее мужской и женской частью. Волнующий мир кастратов и гарема растаял за комнатами и ширмами, словно это все было лишь волшебством мага. Я снова вернулся к реальности.
И сегодняшняя реальность — это София Баффо! София Баффо, которая только и ждет, что я ее найду.
Вернувшись с балкона, я направился к столу, ломящемуся от еды и напитков. Странно, но обычный аромат такого пиршества не достиг моих ноздрей. Все на столе казалось нетронутым, как будто сделанным из золота. Дичь в соусе была похожа на бронзовую. Глянцевые груши, медные фиги, апельсины, пирамиды орехов, даже пучки шалфея и лаврового листа блестели неестественно. В мерцающем свете воды канала они радовали больше глаза, чем желудок — декоративные, яркие, но непитательные, твердые и неестественные.
Мельком я заметил, что пол в комнате был сделан из мрамора четырех цветов и положен таким образом, что, казалось, серый отступает под напором золотого. Это обманывало зрение и заставляло думать, будто ты идешь по кубикам.
И тут я услышал шум чьих-то шагов. Я повернулся, посмотрел наверх, затем поправил свою шляпу и маску, так как оказался в обществе незнакомого молодого человека. Он был одет в маску Арлекина и огромную бумажную шляпу. Конечно же, это был салон для синьоров, но звук этих шагов вначале заставил меня думать — что это…
Когда мальчик сделал несколько шагов, я понял, что это был не мальчик. Гальярд и «Приди в мой лесок» в монастырском саду были теперь несовместимы с лосинами и камзолом.
— Донна София? — запинаясь, вымолвил я.
— Вы не узнали меня? О, тогда я с легкостью обману их всех.
