— Ты самая умная женщина из всех, кого я знаю. — Довольно-таки глупое замечание, это и так понятно. Впрочем, на уме у принца было совсем иное.
В этот раз она тоже, пожалуй, последует его примеру: потрется носом о его шею, хватит с него и этого. А потом бросит что-нибудь вроде:
— У твоей сестры Эсмилькан-султан тоже есть свой евнух. Тот венецианец, Веньеро.
— Кто, Абдулла? — возможно, спросит он. А может, просто примется покусывать зубами пуговки на ее йелеке.
— Он неглуп.
«Он даже может быть опасен, если иметь в виду, сколько ему известно, — но об этом она благоразумно промолчит. — Сколько он мог бы порассказать обо мне…»
— Любовь моя! — Это уже можно и вслух. Стон наслаждения тоже не помешает, поскольку к этому времени Мурад уже наверняка отыщет ее грудь.
Все вокруг без исключения терпеть не могли беднягу Веньеро, считая его негодным товаром, за который и медный грош отдать жалко. Эсмилькан жалели: ну как же, кому нужен этот жалкий евнух — молодой, с беспокойным характером и к тому без какого-либо опыта. Одна только Сафия видела и замечала другое — «О мой дорогой князек, знал бы ты!» — этот Веньеро-Абдулла был весьма и весьма многообещающим человеком.
Но следует быть осторожной: к этому времени Мурад наверняка уже овладеет ею, и если она потеряет голову, то с ее уст с каждым его толчком начнут срываться необдуманные слова. Что-нибудь вроде: «Ох уж эти полумужчины, пугливые, вечно хныкающие, обожающие посплетничать! Не мужчины, а глупые гусыни! Они еще хуже, чем сестры-послушницы из моего прежнего монастыря!» Естественно, Сафия имела в виду евнухов.
Наверняка он опять резким толчком раздвинет ей бедра, так что придется закусить губу, чтобы не застонать. Таков уж Мурад: на пике наслаждения он забывает обо всем, лишь бы поскорее достичь желаемого.
А потом тело принца тяжело содрогнется и обмякнет. А Сафия, шутливо подергав знакомый хохолок у него на темени, от которого всегда исходит запах корицы, лукаво усмехнется:
— Наверное, вместе с мужским достоинством лекарь ножом отхватывает у них заодно и часть мозгов! Не так ли, мой прекрасный господин и повелитель?
А про себя ехидно подумает: «Именно там, между ногами, у всех мужчин и находятся мозги! Чик-чирик — и нет его!»
Надо признаться, Эсмилькан тоже здорово повезло с мужем. Правда, в отличие от принца Мурада, Великий визирь сейчас находится на пике власти. Соколли-паша то и дело совещается с государственными мужами самого высшего ранга, а бедняжка Эсмилькан ничего не видит дальше своего хорошенького глупого носика. Вот, кстати, и еще одна причина, почему стоит бывать у принцессы как можно чаще.
Тем более что сама глупышка Эсмилькан собственную беременность считает исключительно «волей Аллаха». Кабы не это, глупая гусыня могла бы превратиться в силу, с которой пришлось бы считаться даже ей, Сафие. И уж тогда визитами вежливости и услугами знаменитой повитухи не ограничишься.
Сафия в свое время предлагала сестре Мурада громадные деньги — лишь бы только она согласилась уступить ей своего евнуха. Потом уговорила своего принца посулить сестре еще вдвое. Но Эсмилькан только смеялась своим дурацким смехом и качала головой, твердя, что не расстанется с ним «ни за какие сокровища в мире». Сафия нисколько не удивилась бы, узнав, что сам евнух каким-то образом причастен к ее отказу. У глупышки Эсмилькан без труда можно было выпросить все что угодно — уж кому, как не ей, Сафие, знать об этом.
С другой стороны, Веньеро, хоть и умен, однако может оказаться не столь покорным. Правда, до сих пор он если и осмеливался бунтовать, то лишь изредка. И никогда против Эсмилькан.
Нет, решила Сафия, пока лучше продолжать наблюдать со стороны. Придет время, и она подыщет себе евнуха — умного, ловкого и при этом беззаветно преданного ей одной. Храбрость тоже имеет немаловажное значение: в конце концов, он должен быть готов умереть ради нее. А подобным требованиям удовлетворяет далеко не каждый. Сказать по правде, подобное сокровище легче вообразить себе, чем отыскать. А ее красота, до сих пор превращавшая всех мужчин в покорных рабов — женщины, почуяв в ней опасную соперницу, обычно предпочитали заключить с ней молчаливый договор о ненападении, — казалось, ничуть не волновала тех, кто уже перестал быть мужчиной.
С этими мыслями — и со вздохом — Сафия заставила себя перебраться из одной обитой бархатом шкатулки в другую: гарем хоть и был по размерам значительно просторнее носилок, однако и в нем она чувствовала себя как в темнице.
Даже покинув портшез и поднимаясь в свой гарем, женщина не имела права откинуть с лица вуаль. Сафия шла почти вслепую, ничего не различая перед собой, кроме унылых серых каменных полов, и, машинально переступая через порог, только зажмурилась, нырнув после яркого солнечного света в темный, узкий, без окон коридор. Она не заблудилась лишь потому, что часто ходила здесь. И к тому же стоило ей только протянуть руку, как она касалась дряблой руки одного из евнухов, вытянувшихся вдоль стен — на манер почетного караула.
Ну и конечно, благодаря доносившимся до нее звукам. Шумным, бесцеремонным звукам, мучительно отзывавшимся у нее в ушах и говоривших о том, что в преддверии султанского Дивана идет заседание суда. Впрочем, шум очень скоро утих, превратившись в мраморном горле коридора в неясное бульканье. А потом пропало и оно: все звуки заглушил ритмичный свист плетей — во дворе той части дворца, где жили евнухи, кого-то наказывали.
Сафия не сразу сообразила, что чего-то недоставало. Как странно, нахмурилась она, свист плети и шум ударов доносились совершенно отчетливо. Только на этот раз им не вторили истошные вопли провинившегося.
С омерзением оттолкнув от себя трясущуюся пухлую руку евнуха, она машинально повернулась налево. Остановившись и дав глазам немного привыкнуть к свету, царившему во внутреннем дворике, — именно так она сделала, перед тем как шагнуть в темный коридор, — Сафия молча наблюдала за происходящим. Постепенно в голове ее начал вырисовываться некий, пока еще неясный план.
VI
Шесть прихотливо разбросанных колонн образовывали выход в садик для евнухов. Их массивные основания из серого камня, совсем недавно украшенные причудливой рельефной резьбой в виде цветков лотоса, судя по всему, являлись творением рук знаменитого Синана, архитектора самого султана. Рядом с ними особенно неуместно выглядел грубо сколоченный деревянный навес, призванный защищать от капризов погоды каменное кружево колонн и располагавшиеся вдоль южной стены спальни евнухов. Под навесом два огромных черных евнуха, больше похожие на жирных быков, чем на людей, мерно взмахивали плетьми. Угрюмые улыбки на их обрюзгших, заплывших лицах выдавали удовольствие, которое они при этом испытывали.
Остальные евнухи, белые, чьей обязанностью было провожать Сафию в ее комнаты, казалось, были только рады иметь возможность беспрепятственно полюбоваться, чем занимаются их черные собратья. В своих высоких, похожих на сахарные головы шапках, длинных, отороченных мехом одеждах коричнево-красного и фиолетово-голубого цвета, окутанные по-женски сладкими ароматами, они походили на чудовищно огромные леденцы, благодаря чьей-то растерянности забытые на солнце и медленно тающие в его жарких лучах. Остановившись, чтобы убедиться, что все их закутанные в покрывала и накидки подопечные не заплутали в паутине темных коридоров, они не выразили ни малейшего протеста, когда Сафия, привстав на цыпочки, принялась наблюдать за тем, что происходит во дворике.
