Светлый ангел отвез его к врачу Стив не мог потом всего вспомнить, если не считать того, что несговорчивый седеющий врач навязал ему весьма малоприятные процедуры, а Файя тем временем продолжала похлопывать его по щекам. Когда он вновь ощутил некое подобие комфорта, то услышал ее шепот:
— …Да нет, нет, это совсем не то, что вы думаете. Я даже не знаю его имени! Иностранец, конечно… Вы знаете, они так быстро возбуждаются! Он пробрался в уборную сразу после моего номера. Хотел отравиться.
Стиву послышалась некоторая неуверенность в ее голосе. Значит, она не так уж привычна к подобным случаям, как ей хотелось это показать. Врач брюзжал:
— Отравиться! Револьвер или бритвенное лезвие — то, с чем мы сталкиваемся обычно… Должно быть, сумасшедший, уверяю вас!
Он схватил Стива за плечи и заставил встать. Того еще шатало.
— Ну как? Вам лучше? — Врач злобно смотрел на него.
— Well…
— Ох уж эти иностранцы! — Он пожал плечами и продолжал, глядя на Стива с осуждением:.— Теперь я без сна не по вине родильниц, а из-за них, этих прожигателей жизни из России, Англии, отовсюду! Хорошо, если он не накачался наркотиками! Но вы разузнайте…
— Мы уходим! — прервала его Файя и бросила на стол несколько монет.
У Стива уже достаточно прояснилось в мозгу, чтобы понять, что это уже не нежная девочка, укачивавшая его в такси. Он сразу вспомнил взгляд в гримерной, когда она заметила, что он наблюдает за нею в зеркале. Эта женщина могла в любой момент перейти от самой изысканной нежности к холодному презрению.
— Держите его в тепле! — съязвил врач.
Она продела руку под плечо Стива и напряглась под тяжестью его тела. Они вышли.
— Вы простудитесь, — сказал он и высвободился из ее объятий.
Удивившись, она остановилась. Он снял куртку и накинул ее на легкое пальто Файи. Та не противилась. Он взял девушку под руку — она на нее оперлась. Кажется, она ему доверилась.
Так они прошли часть пути в молчании. Вскоре у Стива появилось ощущение, что Файя все больше и больше опирается на его руку. «Похоже, это предназначенный мне аванс, — сказал он себе. — Следует что-то предпринять!» Но он не знал, что делать. «Какой идиот! Я мог бы обладать ею уже сегодня, этой маленькой танцовщицей…»
Они были уже недалеко от театра. Скоро придется расстаться… Он заставил себя заговорить.
— Где мы? — Это все, что ему пришло в голову.
Что-то этим вечером у него ничего не получалось. Первый раз в жизни он робел перед девушкой, и на ум приходили только глупые слова.
— Я отвела вас к врачу, который иногда лечит актеров. Адрес дали рабочие сцены.
Она произнесла эти слова с ребяческой гордостью, будто бы речь шла о секретах, доступных, лишь посвященным.
— Вы хорошая танцовщица.
Она улыбнулась:
— Я должна вас оставить. Конец пьесы, вызовы, если буду… — Внезапно она скорчила устрашающую гримаску: — Я была ужасна, не правда ли? Ноль! Вызовы — это для других. Я плохая танцовщица. И некрасивая. И потом, мне на все наплевать!
Они находились уже в двух шагах от театра. Пьеса закончилась: публика в султанах и в перьях растекалась по улице, распространяя вокруг ароматы духов. Мимо проезжал фиакр. Файя подала ему знак. Потом повторила как бы для себя самой:
— Я была ужасной! И мне на это наплевать!
Стив вздрогнул. Но не от холодной ночи и даже не от тошноты. В какое-то короткое мгновение он заметил на ее лице неприятное выражение, выражение отвращения — да, именно так, — отвращения к жизни. Но как можно не любить жизнь? Почему такая красивая девушка даже на мгновение может возненавидеть жизнь, от какой тайной боли она страдает? И в несколько секунд он осмелился сказать то, что не решался произнести в течение часа. Он отчаянно схватил руку девушки и поцеловал.
— Знаете, почему я пришел в вашу гримерную?
Фиакр остановился, кучер смотрел на них с нетерпением.
— Я пришел, потому что покорен вашей красотой. Я следую за вами уже давно.
Он изящно откинул назад волосы — этот жест безотказно действовал на девушек Филадельфии. В Париже его тоже нашли очаровательным.
— Да, я следовал за вами. Я раз двадцать был у вас на пути… Но вы никогда меня не замечали!
Он не уточнял, где, из боязни запутаться. Впрочем, этого и не требовалось. Она оцепенела.
— И вот сегодня я увидел, как вы танцевали. Вы замечательны, правда замечательны! Я был потрясен. И мне захотелось с вами познакомиться. Но в гримерной вы так безучастно отнеслись ко мне. Тогда, тогда… я решил отравиться.
Девушка ничего не ответила, как если бы все и так было ясно. Верила ли она ему или заставила себя поверить в эту ложь, Стив не хотел знать. Файя прижалась к нему и он понял вдруг, что она первый раз в жизни почувствовала себя любимой. Она и была любимой на самом деле, но у него не осталось времени, чтобы сказать это: кучер уже торопил их.
— Я должна вернуться в театр, — промолвила Файя. — Ну же, уезжайте!
Она вернула ему куртку. Тут только он обратил внимание, что шел по улице в рубашке и брюках, без трости и шляпы. Он мог бы тут же ответить: «Послушайте, я пойду с вами, мои вещи остались в театре», — но даже не подумал об этом. Он во всем теперь повиновался Файе, а поскольку она приказывала ему уехать, он так и сделает.
Уже в фиакре Стив прильнул к стеклу:
— А где мне вас найти?
— Да здесь, в следующий раз, — игриво крикнула Файя. — Если меня не выкинут из театра! Вы очаровательный принц! А я — Золушка. Вот моя туфелька. С ней мы без труда найдем друг друга!
И она бросила ему одну из своих туфелек в восточном стиле, перед тем как исчезнуть в темноте, подскакивая на одной ноге.
Десятью минутами позже Стив уже находился дома, не зная, смеяться ему или плакать. Он неспокойно спал этой ночью, положив одну руку на живот, а другой, как ребенок, сжимая обшитую золотом красную туфельку.
Глава шестая
«Минарет» приняли восторженно. Уже на следующее утро в газетах появились статьи, посвященные спектаклю. Отмечали эффектные сочетания цветов в исполнении Пуаре, оригинальность его костюмов, виртуозность примы Коры Лапарсери, которую ждала бессмертная слава. Многие журналисты приветствовали также краткое появление начинающей танцовщицы, юной Файи, и очень сожалели об ее отсутствии во время вызовов.
Д’Эспрэ был на седьмом небе от счастья. В то время как он собирался отказаться от Файи, весь Париж заговорил о ней. Если случайно, спустя неделю после премьеры, еще и встречались какие-нибудь светские недотепы, удивлявшиеся ее странному имени, то неизменный ответ всегда очень радовал графа: «Ну да, вы ведь должны знать: это одна из двух очаровательных протеже Эдмона д’Эспрэ…»
