«А война?» — замечали иногда его друзья. «Серьезная угроза» становилась все реальнее: Австрийская империя в развалинах, все более могущественная Германия, ее пушки, ее солдаты, неизбежность альянсов… «Война, какая война?» — спрашивал Стив и уходил, пожимая плечами. Его ничто не волновало кроме того, что он любил Файю. Эта любовь стала его собственной войной. Она длилась месяцами: сначала он выиграл Файю, потом чуть не потерял, теперь надо было ее удержать.
Он быстро понял, что его единственным врагом была сама Файя, вернее, то состояние, в котором она упорно пребывала: красивая женщина, живущая мгновением, без прошлого или почти без него, а возможно, и без будущего, перелетная птица, кокотка, и этим все сказано. А он хотел жениться на ней.
В апреле визит короля Англии взволновал весь Париж; на Стива это произвело не больше впечатления, чем подрагивающие на экране кадры из «Фантомаса против Фантомаса», шедшего в «Гомон-Паласе». Единственной реальностью для него была Файя — прекрасная, неуловимая, убегающая сирена.
С той минуты, как они приехали в Париж, она все больше превращалась и убегающую. Сначала захотела вновь увидеть д'Эспрэ. После обеда в «Максиме» в обществе графа она объявила Стиву, что снова будет жить на Тегеранской улице. Как и ожидалось, последовала сцена:
— Так ты спала с этим старым толстосумом! А я хочу жить с тобой, понимаешь? И, между прочим, собираюсь жениться на тебе!
Эту последнюю фразу ему не простили.
— Еще одна сцена, и мы больше не увидимся! — парировала она.
Он обхватил голову руками. Ему захотелось тут же умереть.
Она смягчилась:
— Если бы ты меня любил, Стив, ты бы понял, что граф — мой старый друг, что мне нужно быть рядом с Лианой, даже если я с ней не встречаюсь. И слуги там знают мои привычки…
Она никогда столько не говорила о себе. Стив позволил себя убедить и, что совсем невероятно, извинился перед ней, а она приняла его извинения.
День за днем его жизнь становилась все сложнее. Однажды утром он решил уехать в Америку, но, едва выйдя из дому, не смог сделать и шага и повернул обратно. Он больше не отвечал на письма отца, избегал своих американских друзей. Тем временем Файя стала знаменита. Ее ангажементы множились. В большинстве случаев ее приглашали для восточных фантазий в духе «Минарета». От роли статистки она поднялась до ролей второго плана. Она много работала, репетировала, дни напролет проводила у своей перекладины. В те редкие моменты, когда Стиву удавалось ее видеть, она говорила с ним о Мага Хари, продолжавшей ее очаровывать, несмотря на свой закат.
Файя никогда не принимала его на Тегеранской улице; он снял для их дневных любовных свиданий малюсенькую квартиру, обтянутую розовым — она называла ее бонбоньеркой, — там они встречались два или три раза в неделю. Но начиная с марта она увеличила промежутки между свиданиями, звонила все реже. Стив похудел, начал выпивать. И чтобы заполнить чем-то череду пустых дней, он стал посещать д’Эспрэ, которого шесть месяцев назад задушил бы своими руками. Граф тоже сблизился с ним и не оставлял без внимания. Наконец, в их «союз» вступила Лиана.
Об отсутствующей никогда не говорили. Все происходило так, как если бы, встречай в других следы собственных терзаний, они заключили между собой некий договор, по которому вслух ничего не произносилось: тайное общество, чей пароль, никогда не высказанный вслух, но вечно подразумевающийся, был фатальным сочетанием звуков в имени танцовщицы. Все те же неизбежность и, безжалостная страсть, ведущие всех троих к одним и тем же страданиям, были единственной угрозой, которую чувствовал Стив до 14 июля.
Довольно часто д’Эспрэ развивал перед ним свои мысли о прекрасном, и молодой человек оценил в конце концов нового друга. Граф познакомил его с живописью кубистов, с некоторыми художниками, которым покровительствовал, посвятил в секреты светской жизни — в прошлом году Стив решительно избегал вникать в это множество столь аристократично французских деталей. Никогда еще в Париже не устраивали так много праздников. За балом драгоценностей следовал бал кринолинов, за Египетским праздником — тысяча первый Персидский. Дамы ходили в декольте уже с десяти утра. От недели к неделе длина платьев для танго уменьшалась, все выше поднимаясь по бедру. Все это кружило голову. У Стива не хватало времени разобраться, действовала ли так на него страсть, или то была болезнь богатого общества, предчувствующего свою кончину и потому желающего красиво отпраздновать последние мгновения своего величия.
Однажды пополудни, в отчаянии, юноша примчался на Тегеранскую улицу: вот уже десять дней он не получал известий от Файи. Стив звонил тысячу раз, но она не отвечала. Он осмелился наведаться в театр, где с уклончивым видом ему ответили, что она разорвала свой контракт. Он не был удивлен, зная, что она, с того дня как увидела «Шехерезаду», вбила себе в голову попасть в труппу «Русского балета» и готовилась к просмотру у Дягилева. Он был в неведении относительно результатов этого показа. Может, она провалилась и в одиночестве зализывает свою рану? Стив был убежден в осведомленности Лианы, именно ее в первую очередь он хотел расспросить.
Он взлетел по лестнице и, даже не посмотрев на дверь Файи, позвонил к Лиане. Его пригласили в салон.
Полуобнаженная, Лиана стояла посреди комнаты, в то время как человек, склонившийся у ее ног, работал с тканью. Кутюрье, конечно. Если бы не темные полосы и более полные формы девушки, Стив бы решил, что это Файя. Кутюрье встал, задрапировал черным грудь Лианы и сказал, указывая на зеркало:
— Вот. Я думаю, беда исправлена. Но вы нравы, эти платья неудобны для танцев.
Лиана осматривала себя в зеркале и тут заметила в отражении Стива:
— А, вы здесь. Я не видела, как вы вошли…
Из глубины комнаты появился д’Эспрэ, тоже одетый для танцев, и направился к Стиву:
— Вы знакомы со Стеллио Брунини, помощником нашего замечательного маэстро Пуаре, законодателя элегантности?
— Думаю, да, — опередил Стива, бледнея, Стеллио. — Мы соседи.
Стив рассеянно кивнул ему и увлек д’Эспрэ в прихожую:
— Файя… Уже дней десять как у меня нет от нее известий. Вы знаете, где она?
Д’Эспрэ попытался увильнуть:
— Но… Я никогда ничего не знаю о ней!
Стив ухватился за лацкан его пиджака и воскликнул:
— Вы — джентльмен, и вы прекрасно меня поняли!
Показалась встревоженная Лиана.
— И вы, Лиана, вы тоже знаете, где она!
Но она не успела открыть рта, как д’Эспрэ схватил ее за руку и увлек в салон, хлопнув дверью. Стив услышал начало их разговора:
— Останемся дома, дорогая моя. Слишком жарко, чтобы идти танцевать.
— Да, вы правы, — ответила Лиана.
От него что-то скрывали, это точно; может; его хотели пощадить. Он слонялся по прихожей, рассматривал листву, колышущуюся за окнами. Темнело, с каждой минутой становилось все жарче; гроза не заставит себя ждать — одна из, тех парижских гроз, которые не освежали, а лишь разрывали воронки на улицах, потому что дождь не прекращался уже в течение нескольких недель.
