Граф уже собирался позвать официанта, чтобы тот принес другую бутылку, как, к всеобщему удивлению, Файя прервала свое молчание:
— Какая разница, придуманное имя или настоящее! Имена выбирают и меняют. Как…
Вентру тут же загрохотал на весь зал:
— Конечно! Имена меняют, как перчатки, в наше время. И актеры, и поэты. Да и женщины, когда выходят замуж.
И он улыбнулся Файе. Она ответила ему тем же.
Между тем, раздраженный двусмысленностью своего положения, Минко решил, что настал его черед. Он встал и принял торжественный вид, но был, скорее, похож на ярмарочного зазывалу.
— Итак, дамы и господа, меня раньше звали Дезирэ Коммин. Если позволите, это было мое девичье имя. В то время я еще не был футуристом, жил на Монмартре и торговал своими картинами на улице. И знайте, что я жил благодаря этому лучше, чем другие! Они все вскоре примчались, мои друзья живописцы! «Ну что, Дезирэ, ты уже можешь жить только за счет своего имени?» или «Дезирэ, нам надо всем жить под твоим именем!» Это было слишком, дамы и господа. Я решил исчезнуть и поселился в квартале Монпарнас, посреди полей и молочниц, где жили только иностранцы. Я стал кубистом. И из предосторожности поменял имя. Минко. Это по-восточному, весьма шикарно. Впрочем, я иногда выдаю себя за китайца.
Он вытащил из кармана две большие заколки, не примериваясь зажал ими свои длинные черные пряди и зафиксировал на макушке, в результате чего веки подтянулись; потом из другого кармана достал коробочку с желтой пастой, что-то вроде крема, и очень быстро наложил ее себе на лицо.
— Вот видите, я никогда с этим не расстаюсь.
Он расправил на себе вечерний фрак, отбросил назад голову и произнес с мимикой опереточного мандарина:
— Я — аннамитский кубист!
Все расхохотались. Даже Стеллио не удержался и состроил гримаску.
— Кубист, — повторила Файя, и это была ее вторая фраза за вечер.
Она опять витала в своих грезах. Но взгляд ее был устремлен не в окно, как обычно в Довиле, во времена американца, когда она высматривала где-то вдали свою мечту. Она оцепенела, глядя на крепкую грудь Раймона с выступающим кубиком под тканью кармана.
Минко продолжал свое выступление:
— Более того, я освобожден от службы в армии! Из-за многопалости.
Действительно, на его правой руке было на полпальца больше — сращенный с указательным малюсенький отросток.
— Вот видите, я не могу держать ружье. А для занятий на фортепиано это удобно. Знаете ли вы, мадемуазель Файя, что я король отвергнутых, император гризалей?
Она даже не взглянула в его сторону, и он сел, немного расстроенный.
— Я ничего не понимаю в ваших штуках с кубами, — вступил в беседу Вентру.
Минко молча пожал плечами.
— На самом деле, вы ведь можете писать нормально! Так же как и стрелять из ружья!
— Я левша. Но кубы здесь ни при чем, — сухо ответил Минко.
— Но у вас есть натурщицы?
— Да, молочницы с Монпарнаса. Восхитительные!
— Как же вы их переделываете в кубы?
Минко ожил:
— Ах, мой дорогой! Я работаю над эмоциями… Натурщица — только повод. Женщина, цветок, стол, стул, грубый булыжник, гравий…
Но никто его уже не слушал, кроме Стеллио, все так же склонившегося над хлебным мякишем.
Кардиналка снова схватила за руку Файю:
— Вы его не слушаете, и правильно, крошка. Вам есть чем заняться.
— Сейчас война, мадам, — заметила Файя, и это была ее третья фраза за вечер.
Минко встал и взял под руку Кардиналку:
— Война, бедная маленькая мадемуазель! Я приглашаю войну на танго!
Высокопарно застав в своей маске фальшивого самурая, он увлек старую куртизанку к танцевальному салону.
Д’Эспрэ поднялся с усталым видом и направился в курительную. Вентру последовал за ним. За столом с Файей остались только Лиана и Стеллио. Теперь, когда Раймон ушел, ее взгляд был устремлен на море. «Недотрога», — усмехнулась про себя Лиана, отпивая из бокала шампанское. Платье как к первому причастию, лицо мадонны, и бог знает какие мысли в голове! Об этой отвратительной Кардиналке, к примеру, старухе, которой она позволила ласкать свою руку…
В этот момент Лиана увидела кольцо. На безымянном пальце левой руки подруги блистал огромный бело-голубой бриллиант. Стало быть, они уже помолвлены? Но когда же Вентру успел?
Лиана стремительно поднялась, опрокинув стул.
Стеллио не вздрогнул, неподвижно глядя на Файю.
— Вы не в лучшей форме сегодня, — бросил он девушке, вставая наконец из-за стола. — Обычно вы одеты элегантнее.
Она не слышала его — как и всех остальных.
* * *
Танцы продолжались далеко за полночь. Только Файя ушла спать сразу после ужина, при этом ее глаза светились непривычным огнем.
Утром — надушенный, хорошо выбритый, с гвоздикой в петлице — Вентру постучал в номер д’Эспрэ. Тот еще был в объятиях Лианы, но быстро поднялся, накинул халат и пошел открывать. Не поздоровавшись, Вентру протянул ему билеты.
— Уже! — выдохнул д’Эспрэ сонным голосом. — Значит, вы побили Кардиналку!
— Деньги открывают не все двери, господин граф, не мне вас этому учить.
— Конечно, нет, мой друг, — машинально ответил д’Эспрэ и удержался, чтобы не зевнуть. Вчерашние излишества давали о себе знать.
— Деньги не все могут дать, господин граф, — повторил Вентру. — И поэтому вы должны мне ее уступить.
Д’Эспрэ подумал, что он говорит о машине:
— Но… она не моя! И потом, милый друг, никогда не говорите о делах сразу после постели. — Он затянул покрепче пояс и хотел выпроводить посетителя.
Вентру опять его остановил:
— Не ваша? Выражайтесь яснее, д’Эспрэ. Впрочем, я у вас ничего не прошу. Я ее хочу и добьюсь этого. Она согласна. Если я и пришел поговорить с вами об этом, то из простой деликатности, из-за вашего положения в обществе. Но никаких глупостей, никаких дуэлей. Вы мне ее уступите сейчас, немедленно, и больше не будем к этому возвращаться.
Д’Эспрэ облокотился на комод, теребя завязки своего халата: он с трудом понимал, о чем идет речь.
— Я говорю о Файе! — воскликнул Вентру, будто граф был глухим. — Вы мне ее уступите!
Д’Эспрэ наконец невнятно пробормотал:
— Извините. Слишком… слишком много шампанского вчера вечером. И танцы, так поздно. Я уже не в том возрасте.
— Мне нужен ответ. Сейчас. И подумайте о ней. Нужно положить конец этому ее положению. Я женюсь на ней!
— Конец? Но ей нет и восемнадцати лет…
