— Замолчи!
— Нет, ты ведь хотел этого — говорить о ней. Так давай поговорим, вспомним все. Мы не хотели верить, что она была такой же смертной женщиной, как и другие. Когда она упала на подмостках, мы подумали: Файя решила уйти, она нас покидает. Хоть и раздались выстрелы, не было видно крови. И потом, она нас всех уже покидала — хоть один раз, но это с каждым случалось: показывала ли она это своим отсутствующим видом, тайно ли убегала, или капризно отворачивалась. В тот вечер она покинула нас всех сразу. И навсегда. Покончено было с ревностью. Мы сказали себе: Файя исчезла, — и нам этого было достаточно. В то же время я убежден, что ее убили. Я только один раз вновь вспомнил об этой истории, когда умер мой отец, пять лет назад. Когда видишь умершего, невольно обращаешься к первой, самой сокровенной потере. Я не знал матери, поэтому думал о Файе. Второй раз я пережил ту ночь в Шармале. Глядя в прошлое, я думаю, что то было другое посмертное бдение. Я не знаю, как это объяснить… Мне кажется, Файя была заранее обречена, и все той ночью было готово к этому происшествию.
Стив сказал «происшествие», а не смерть, потому что это слово застревало у него в горле. Прокашлявшись, он продолжил:
— …Сидя рядом с отцом, я спрашивал себя: что в действительности произошло той ночью? Мы обезумели? Или стали игрушками в руках какой-то ужасной силы? Кто вел игру, дергал за веревочки? Кто-то из присутствующих там? Или кто-то, кого там не было, нам не известный?
Макс раздраженно повел руками:
— Если ты думаешь, что я не возвращался к этому…
— Успокойся и подумай. Все произошло не так, как мы это себе тогда представляли. Мы ведь не были похожи на себя! Она нас лишила всего: разума, интуиции — ей даже удалось справиться с нашими амбициями! Все наше существование заключалось лишь в любви и ревности… Вспомни, когда Файя вышла на второй танец, она была неузнаваема. Ее движения были какими-то неестественными.
— Она выступала эксцентрично! Я совсем голову потерял!
— Нет. Это не было танцем. Черты ее лица были искажены, она вся изгибалась, это были… не знаю, как сказать по-французски…
— Конвульсии?
— Точно!
— Но другие должны были это заметить?
— Другие! Мы все пили! Некоторые, я в этом уверен, уже нанюхались кокаина. Старуха Кардиналка, например. Она повсюду таскалась с кокаином. Или оба брата, да и художник: у него все время тряслись руки. Во всяком случае, не было никого с ясной головой.
— Тогда кто ее убил? И как? Ты что-нибудь видел?
— По правде говоря, нет. Но я уверен, что ты не попал в нее.
Макс разломал сухую ветку:
— Я смутно припоминаю время после полудня, когда тренировался в тире вместе с аргентинцем — его звали Пепе. А вечером выпил… Я совершенно обезумел во время спектакля. Должно быть, стрелял холостыми…
— Когда ты выстрелил, она уже билась в конвульсиях. Я уверен, что ее отравили.
— Почему? Она ведь точно так же могла покончить с собой или умереть от сердечного приступа, невесть от чего! Все сошли с ума в тот вечер, ты сам это сказал. Но любой может свидетельствовать против меня. Лиана… Она будет шантажировать меня всю жизнь!
— Спустя семь лет… Нет.
И как бы заключая сказанное, Стив поднялся и бросил горсть песка:
— Эта смерть, в конце концов, что она по сравнению со всей огромной бойней…
Макс не шевелясь сидел на высохшем стволе. Его взгляд опять блуждал, а лицо было измученным. Он смотрел на волны, на туман в поисках неизвестно чего — возможно, призрака Файи, ее бестелесного силуэта, бегущего по воде.
— А потом? — наконец проговорил он. — Что произошло потом?
— Потом… Конечно, в какой-то момент всех охватило смятение. Ты рухнул. Граф — единственный, кто сохранял хладнокровие, насколько я помню. Да еще русский. Мы все поклялись больше не встречаться. Кто-то попросил дать тебе опия. Потом я отвез тебя домой, сидел рядом. Ты очень долго спал, а когда пришел в себя, то сказал, что путаешься в воспоминаниях. Я ответил, что тебе приснился кошмар. Не знаю, поверил ли ты мне, но больше ни о чем не спрашивал. В каком-то смысле я тебе не лгал. Это действительно был сон, дурной сон…
— Все поклялись больше не видеться! Значит, если Лиана пришла…
— Ей нужны были деньги, вот и все! Впрочем, она тебя и не шантажировала — это ты так решил!
— Не знаю. Не хочу больше говорить о том времени.
— Я тоже. Но ты взял билет на пароход, чтобы меня увидеть. И нашел меня. Конечно, у тебя здесь дела. Только мы могли бы увидеться и не упоминая некоторых имен…
Стив неожиданно осекся, поняв несуразность своих слов.
О чем, как не о прошлом, могли они еще говорить? О том далеком времени, которое он старался не вспоминать, но чье очарование, подобно очарованию Файи, снова на него накатило: серо-серебристый цвет Парижа, запах горячих круассанов утром в «Ритце», пассажи из Форе.
Он смотрел на море, пытаясь найти последний аргумент, который бы убедил Макса.
— С Лианой я познакомился больше десяти лет назад, в 1913 году, я хорошо это помню. У меня было время за ней понаблюдать. Я уверен, что она не могла превратиться в девицу дурного толка. Даже в самой сложной ситуации. Она уже пережила худшее — это чувствовалось еще тогда. Она не опасна.
— Ты так считаешь?
— Я в этом убеждён.
— А почему она так подчеркивает свое сходство с Файей?
— Они всегда были похожи. Но это скромная женщина.
— Правда?!
— Давай покончим с этим. После ужасов войны кто теперь будет вспоминать о подобном деле! Жив ли кто-нибудь из бывших тогда в Шармале? Едва ли я сейчас вспомню все имена! Сейчас, когда мы говорим об этом, Лиана, возможно, тоже уже умерла, кто знает…
Макс резко выпрямился:
— Во всяком случае, две недели назад она еще была жива и совсем не так скромна, как ты думаешь. О ней писали во всех газетах! Вот, посмотри!
Он опять открыл свой портфель, вынул оттуда кипу газетных вырезок и по очереди стал разворачивать.
— Посмотри хорошенько. Я их разложил в хронологическом порядке. Все началось через три недели после визита ко мне. Особенно приглядись вот к этим фотографиям.
С каждым новым листком Стив все больше бледнел.
— Ты прав, — произнес он наконец. — Это серьезнее, чем я предполагал. Надо спокойно все посмотреть. Пойдем через лужайку — так быстрее.
* * *
Стив попросил, чтобы им накрыли около бассейна — он решил приурочить его открытие к приезду Макса. Бассейн наполнили лазурной водой, в первый раз зажгли голубоватое освещение, расположенное наверху, вокруг колонн в египетском стиле. Если бы Стив чаще ходил в кино, он распознал бы в работе своего оформителя — в этих карнизах на античный манер, лотосах, позолоченных мозаиках, переливавшихся под водою, — довольно точное повторение тех декораций, которые делал в то время для Голливуда француз Ириб, давнишний приятель Пуаре. Но седьмое искусство не завораживало Стива: если не считать строительства самих кинозалов, он испытывал явное отвращение к мелодрамам, его отпугивало черно-белое изображение, та призрачность, которую оно придавало женщинам. Он не мог смотреть на их утрированную мимику, толстый слой косметики, прерывистые движения. Одним словом, он считал, что кино слишком неестественно.
