Я отдал ему ключи от машины.
— И попробуйте узнать, не говорила ли Даниэль тете Беатрис, где она работает и во сколько уходит с работы.
Литси недоумевающе поморгал.
— У Анри Нантерра в этом доме есть шпион, — напомнил я.
— Ладно, идите. Ни пуха, ни пера!
Я улыбнулся, вышел и поехал на вокзал. Глупо, конечно, доверять Даниэль Литси, но она нуждается в защите, а одна поездка в моем «мерседесе», который будет вести Литси, ничего не решит.
Несмотря на высокие скорости и постоянный риск падения, жокеистиплеры гибнут сравнительно редко — мытье окон, к примеру, куда опаснее. И все-таки бывают дни, когда тебя с ипподрома увозят в госпиталь, и всегда это случается в самый неподходящий момент. Нельзя сказать, чтобы в тот день в Ньютон-Абботе я ездил с особой осторожностью, но все же и не с той отчаянной отвагой, что в последние две недели.
Может быть, в конце концов Даниэль вернется ко мне, а может быть, и нет; но, во всяком случае, у меня будет больше шансов, если я буду рядом с ней, а не в больнице за две сотни миль от Лондона.
На ипподроме со мной весь день только и говорили, что об убийстве Каскада и Котопакси. Я прочел заметки об этом на спортивных страницах двух газет, пока ехал в поезде, а в раздевалке увидел еще две. Во всех этих заметках было больше эмоций и домыслов, чем конкретных фактов. Все, с кем я говорил, забрасывали меня любопытными и сочувственными вопросами. Но я не мог сообщить им ничего нового. Да, я своими глазами видел убитых лошадей в денниках. Да, конечно, принцесса была очень расстроена. Да, я надеюсь, что буду участвовать в Большом национальном на другой лошади.
Судя по тому, что Дасти был мрачнее тучи, к нему приставали с теми же расспросами. Когда одна из лошадей принцессы выиграла, он слегка смягчился.
Наша победа была встречена аплодисментами и восторженными криками, что говорило о популярности принцессы. Директор ипподрома и председатель совета директоров пригласили меня в директорский кабинет — на этот раз не затем, чтобы устроить мне выволочку, а затем, чтобы выразить сочувствие и попросить передать их соболезнования принцессе и Уайкему. Меня грубовато-дружески похлопали по плечу и налили шампанского. Мейнарда Аллардека на горизонте не наблюдалось.
Я успел на лондонский поезд, пообедал сандвичем в вокзальном буфете и к девяти вернулся на Итон-сквер. Меня впустил Даусон: замок действительно поменяли. Я отправился в гостиную. Там сидели принцесса, Литси и Беатрис Бэнт. Все трое напряженно молчали, словно были накрыты вакуумными колпаками и не могли слышать друг друга.
— Добрый вечер! — сказал я. Мой голос показался неуместно громким.
Беатрис Бэнт подскочила: она сидела спиной к двери и не видела, как я вошел. Лицо принцессы просветлело. Литси тоже ожил, словно по мановению волшебной палочки.
— Вы вернулись! — воскликнул он. — И на том спасибо!
— Что случилось? — спросил я. Но отвечать никто не торопился.
— С Даниэль все в порядке?
Принцесса несколько удивилась.
— Да, конечно! Томас отвез ее на работу...
Она сидела на диване выпрямившись, высоко держа голову, вся напряженная, точно приготовилась к обороне.
— Присаживайтесь, — она похлопала по дивану рядом с собой. — Расскажите, как там мои лошадки.
Я знал, что это было ее единственным убежищем от жизненных невзгод: в самые тяжелые моменты она всегда говорила о своих лошадях, цепляясь за них, точно за единственную надежную опору в рушащемся мире.
Я сел рядом с ней и принялся добросовестно подыгрывать.
— Бернина была в самой лучшей форме и выиграла барьерную скачку. Ей, похоже, нравится в Девоне — она там уже в третий раз выигрывает.
— Расскажите, как она скакала? — сказала принцесса. Она выглядела довольной и в то же время по-прежнему какой-то растерянной. Я подробно рассказал ей о скачке, но выражение ее лица так и не изменилось. Я покосился на Литси и увидел, что он слушает с таким же рассеянным видом. Беатрис, похоже, вовсе не слушала.
Я передал принцессе соболезнования директоров и рассказал, как довольна была публика тем, что ее лошадь выиграла.
— Они так добры... — пробормотала принцесса.
— Так что все-таки случилось? — снова спросил я. И Литси наконец ответил:
— Анри Нантерр звонил. Час назад. Он хотел поговорить с Роланом, но Ролан отказался, и тогда он спросил меня. По имени.
Я вскинул брови.
— Он сказал, что я — один из тех троих, которые должны теперь подписывать все деловые документы вместе с Роланом. Он сказал, что двое других — это Даниэль и принцесса. Его нотариус это вспомнил.
Я нахмурился.
— Он мог вспомнить это только в том случае, если кто-то сообщил ему ваши имена. Услышал и вспомнил.
Литси кивнул.
— Нантерр сказал, что его нотариус забыл в гостиной Ролана свой «дипломат». И что в «дипломате» лежит бланк контракта со свободными местами для подписей сторон и свидетелей. Он говорит, что мы, все четверо, должны подписать этот контракт в присутствии его нотариуса, в том месте, которое он укажет. Сказал, что будет звонить нам каждое утро, пока все четверо не согласятся.
— А в противном случае?.. — спросил я.
— Он заметил, — продолжал Литси ровным тоном, — что будет очень жаль, если принцесса так по-глупому потеряет еще нескольких лошадей, и что девушкам опасно ходить по ночам одним. Еще он сказал, — Литси насмешливо вскинул бровь, — что принцы тоже не застрахованы от несчастных случаев и что некоему жокею стоит убраться из этого дома и не лезть не в свое дело, если он, жокей, хочет остаться целым и невредимым.
— Так и сказал? — с интересом спросил я.
Литси покачал головой.
— Он говорил по-французски.
— Мы спрашивали у Беатрис, — сказала принцесса с подчеркнутой вежливостью, — не разговаривала ли она с Анри Нантерром с тех пор, как приехала сюда в воскресенье, но она говорит, что понятия не имеет, где он.
Я посмотрел на Беатрис. Та ответила мне враждебным и решительным взглядом. На самом деле совершенно не обязательно знать, где именно находится человек, чтобы позвонить ему по телефону, но вряд ли стоило заставлять Беатрис переходить от уклончивости к откровенной лжи. Ее дерзкий взгляд убедил меня в том, что солгать она не постесняется.
Принцесса сказала, что ее муж хотел поговорить со мной, когда я вернусь, и предложила сходить к нему сейчас. Я встал и вышел, чувствуя, как все трое снова напряглись и застыли в своих вакуумных колпаках. Я поднялся наверх и постучал в дверь де Бреску.
Он пригласил меня входить и садиться и с искусно изображаемым интересом спросил о том, как прошел день. Я ответил, что Бернина выиграла. «Это хорошо», — машинально сказал он, явно соображая, что говорить дальше. Я заметил, что сегодня он выглядел уже не таким хрупким, как в пятницу или в субботу, но зато и не таким решительным.
