Грейс вышла из комнаты и вернулась через несколько минут с новым пузырьком мази и бинтами. Она быстро, как будто ее ждало срочное дело, обработала его раны. Они не обмолвились ни словом, пока она снова не укрыла его одеялом.
– Тебе что-нибудь нужно? – спросила Грейс. – Хочешь поесть? Или в туалет?
– Мне необходима одежда.
Она покачала головой:
– Плохая идея. На ожоги уйдет неделя. Две, может, три – на лодыжку.
«У меня нет трех недель. Три дня – и то слишком долго».
Он впервые подумал о том, что, возможно, ему придется нейтрализовать Грейс.
Она коснулась его щеки:
– Позови, если что-нибудь понадобится. Ногу не беспокой. Мне надо восполнить припасы, я тут гостей не ожидала.
– Ты надолго?
– На два часа, не дольше. Постарайся поспать.
– Мне нужно оружие.
– Эван, здесь на сотню миль вокруг – ни души. – Она улыбнулась. – А, поняла, ты волнуешься из-за диверсантов.
Он кивнул:
– Да, волнуюсь.
Грейс вложила ему в руку пистолет:
– Только меня не подстрели.
Он сжал рукоятку оружия:
– Не беспокойся.
– Я опережу.
Он снова кивнул:
– И это будет правильно.
Грейс задержалась в дверях:
– После взрыва базы мы потеряли все дроны.
– Я знаю.
– То есть мы оба вне сетки. Если с кем-то из нас что-нибудь случится… или с любым из нас…
– Разве сейчас это важно? Все почти кончено.
Она задумчиво кивнула:
– Как ты думаешь, мы будем по ним скучать?
– По людям?
Ему показалось, что она шутит. Никогда прежде он за ней такого не замечал, это было ей несвойственно.
– Не по тем, снаружи. – Грейс махнула рукой на стены дома. – А по тем, которые вот тут. – И она положила ладонь на грудь.
– Ты не можешь скучать по тому, чего не помнишь, – заметил он.
– О, я думаю, у меня останутся воспоминания, – сказала Грейс. – Она была счастливой маленькой девочкой.
– Ну, тогда скучать будет не о чем.
Грейс скрестила руки на груди. Она собиралась уходить, а теперь почему-то медлила. В чем дело?
– Я не все сохраню, – проговорила она, имея в виду воспоминания. – Только хорошие.
– Это меня и беспокоило с самого начала. Чем дольше мы притворялись людьми, тем больше походили на них.
Она очень долго молчала и удивленно смотрела на него. Ему стало не по себе.
– Кто притворялся людьми? – спросила она.
19
Эван подождал, пока не стихнут ее шаги. Ветер свистел в щелях между листами фанеры и рамами окон. Больше ничего слышно не было. Его слух, как и зрение, отличался исключительной остротой. Если бы Грейс сидела на крыльце и расчесывала волосы, он бы это услышал.
Сначала – пистолет. Эван вытащил обойму. Как он и подозревал, патронов в ней не было. Он сразу заметил, что пистолет слишком легкий. Изначально перед Эваном и ему подобными стояла задача не убивать выживших, а сеять среди них недоверие и вести их, точно скот на бойню, в такие места, как Райт-Паттерсон. Что случится, когда сеятели станут жнецами? Что посеешь, то и пожнешь. Эван с трудом сдержал истерический смех.
Он набрал в грудь побольше воздуха. То, что он собирался сделать, должно было причинить реальную боль. Эван сел. Комната закружилась перед ним. Он закрыл глаза. Нет. Так только хуже. Он открыл глаза и запретил себе ложиться обратно. Его тело росло и крепло для пробуждения. В этом была тайна сна про сову. Этот секрет охраняла защитная память, она не давала ему видеть, а значит, и запоминать. Ночью, пока он, Грейс и тысячи подобных им детей спали, им даровали способности. Сей дар они должны были использовать в будущем. Благодаря этому их тела превратились в великолепно отлаженное оружие. Дело в том, что разработчики вторжения понимали одну простую и в то же время парадоксальную истину: разум следует за телом.
Надели́ кого-либо силой богов, и он станет безразличным, как бог.
Боль утихла. Головокружение ослабло. Эван свесил ноги с кровати. Надо было проверить состояние лодыжки. Вот что главное. Все остальные повреждения были серьезными, но не имели такого значения. Он осторожно надавил на пятку, и острая боль, подобно молнии, пронзила всю ногу. Эван повалился на спину, хватая ртом воздух. Наверху пыльные планеты застыли на орбитах вокруг помятого Солнца.
Он сел и подождал, пока не прояснится в голове. Ему не надо было искать способ избавиться от боли. Он должен был найти путь сквозь нее.
Опираясь спиной о кровать, Эван постепенно сполз на пол. Потом дал себе передышку. Не было смысла торопиться. Если бы Грейс вдруг вернулась, он мог бы сказать ей, что упал с кровати. Медленно, дюйм за дюймом, он продвигался вперед по ковру, пока не оказался в лежачем положении. У него перед глазами пролетали раскаленные добела метеоры, а за ними повисла модель Солнечной системы. В комнате было холодно, но он весь покрылся потом. Ему не хватало дыхания. Сердце бешено колотилось в груди. Кожа горела, как в огне. Он сконцентрировал внимание на подвесной модели, на блекло-голубой Земле и пыльно-красном Марсе. Боль накатывала волнами, он словно плавал в море боли.
Перекладины под кроватью были приколочены гвоздями и придавлены весом тяжелого каркаса и матраса, но это его не остановило. Эван протиснулся в эту узкую щель. Под ним хрустели высохшие тела мертвых насекомых, еще там валялись перевернутая игрушечная машинка и пластмассовая фигурка с перепутанными руками и ногами – она принадлежала той эпохе, когда мечты детей населяли герои. Тремя резкими ударами пясти Эван выбил доску, потом выполз наружу и занялся вторым концом перекладины. Пыль попала ему в рот, он закашлялся, цунами боли прокатилось по его груди вниз и свернулось анакондой в желудке.
Десять минут спустя он снова разглядывал модель Солнечной системы. Его беспокоило, что Грейс может вернуться и увидеть, как он лежит без сознания на полу и прижимает к груди шестифутовую перекладину из каркаса кровати. Это было бы несколько сложнее объяснить.
Мир кружился, а планеты оставались неподвижными.
«Потайная комната…»
Он переступил порог этой комнаты, где простое обещание отпирает тысячу засовов.
«Я найду тебя».
Это обещание, как и все другие, породило свою мораль. И чтобы сдержать его, он был готов пересечь море крови.
Мир ослабил хватку. Планеты сковывали.
20
К тому времени, когда вернулась Грейс, уже наступила ночь. О ее приходе возвестил свет, зажегшийся в коридоре. Она поставила лампу на прикроватный столик, и длинные тени упали на ее лицо. Было очень холодно, но Эван не стал протестовать, когда она откинула одеяла, сняла повязки и начала смазывать его раны.
