– У меня болит горло.
У нее закатились глаза и подогнулись колени. Сэм побежал к ней, но поздно: она повалилась на пол и, прежде чем он к ней подоспел, ударилась сначала подбородком, а потом лбом о ковролин. Мы с Беном бросились к ним. Бен наклонился, чтобы поднять малышку, но я его оттолкнула и строго сказала:
– Тебе нельзя поднимать тяжести.
– Да она же ничего не весит, – возразил он.
Я взяла девочку на руки. Бен был прав – она была как пушинка. Кожа да кости, волосы и зубы, больше ничего. Я отнесла девочку в номер Эвана, положила на пустующую кровать и укрыла ее трясущееся тельце шестью одеялами. Потом попросила Сэма принести из коридора мою винтовку.
– Салливан, – сказал Бен, стоя в дверях, – не сходится.
Я кивнула в ответ. Если вероятность того, что она случайно набрела на наш отель, была ничтожно мала, то шанс выжить в летней одежде в зимнем лесу вообще равнялся нулю. Мы с Беном думали об одном и том же: маленькая мисс Меган появилась на нашем пороге спустя двадцать минут после того, как улетел вертолет.
Она не могла прийти сама. Ее сюда доставили.
– Они знают, что мы здесь, – сказала я.
– Но вместо того, чтобы забросать отель зажигательными бомбами, они подбросили нам ее. Почему?
Вернулся Сэм с моей винтовкой.
– Кэсси, это Меган, – затараторил он. – Мы познакомились в автобусе, когда нас везли в «Приют».
– Мир тесен, да? – усмехнулась я и оттолкнула его от кровати к Бену. – Что думаешь?
Бен поскреб подбородок. Я почесала шею. Слишком много предположений мелькало у нас в голове. Некоторое время мы смотрели друг на друга. И вот какую мысль он высказал:
– Гранула. Они имплантировали ей гранулу.
Ну конечно. Вот почему Бен был у нас за старшего. Он настоящий генератор идей. В поисках предательского бугорка я ощупала тоненькую, как карандаш, шею Меган. Ничего. Я взглянула на Бена и отрицательно покачала головой.
– Они знают, что мы будем искать, – нетерпеливо проговорил он. – Обыщи ее. Каждый дюйм, Салливан. Сэм, ты идешь со мной.
– А почему мне нельзя остаться? – заскулил Сэмми, ведь он только что встретился с другом после долгой разлуки.
– Хочешь посмотреть на голую девочку? – Бен скривился. – Нехорошо.
Он вытолкал Сэмми в коридор и сам вышел из номера.
Я надавила костяшками пальцев на глаза.
«Черт. Будь оно все проклято».
Я откинула все одеяла в изножье кровати, и тусклый свет зимних сумерек осветил несчастное тельце. Девочка была вся в струпьях и синяках, в кожу въелись грязь и сажа, по всему телу зияли открытые язвы. Доведенная до истощения жертва изуверского равнодушия и равнодушного изуверства. Она была одной из многих и в то же время воплощением всех нас – шедевром иных, их магнум опусом, прошлым человечества и его будущим, тем, что они уже сделали, и тем, что собирались сделать. У меня хлынули слезы. Я оплакивала Меган, оплакивала себя и своего брата, оплакивала всех, кто по глупости или невезению еще не умер.
«Подотри сопли, Салливан. Сейчас мы здесь, потом нас не станет, и так было еще до появления иных. Ничего не изменилось. Пришельцы не изобрели смерть, они просто ее усовершенствовали. Они придали ей человеческое лицо, поскольку знали, что это единственный способ сокрушить нас. Война не закончится на одном из континентов, на вершине горы или на равнине, в джунглях или в пустыне. Она завершится там, где началась, и полем боя будет бьющееся сердце последнего человека».
Я сняла с девочки грязную, заношенную до дыр летнюю одежонку, а потом расставила ее руки и ноги, как на рисунке да Винчи, где чувак в квадрате, а квадрат в круге. Я заставляла себя действовать медленно и методично. Начала с ее головы и пошла дальше вниз по всему телу.
– Прости, прости меня, – повторяла я, ощупывая, разминая и массируя.
Мне уже не было грустно. Я представляла, как Вош одним нажатием кнопки поджаривает мозги моего пятилетнего брата, и мне так хотелось ощутить вкус его крови, что даже слюноотделение началось.
«Говоришь, что знаешь, как мы думаем? Тогда тебе известно, что я собираюсь сделать. Я разорву твое лицо пинцетом. Я вырву иглой твое сердце. Я исполосую тебя, искромсаю на миллиарды кусочков, по одному за каждого из нас.
Такова цена. Такой будет расплата. Приготовься, потому что, убив в людях все человеческое, ты останешься с бесчеловечными людьми.
Другими словами, мразь, я расплачусь с тобой по полной».
37
Я позвала Бена в номер:
– Ничего. Я проверила… везде.
– А горло? Ты в горле смотрела? – тихо спросил он.
Бен слышал подавленную ярость в моем голосе, он понимал, что я на грани и действовать надо аккуратно.
– Перед тем как отключиться, она сказала, что у нее болит горло.
– Я смотрела. Там нет гранулы, Бен.
– Ты уверена? Замерзшая, изголодавшаяся девочка появляется у нас на пороге, и первое, что она делает, – жалуется на боль в горле. Это очень странно.
Он осторожно, боком подошел к кровати. Наверное, опасался, что я могу наброситься на него от бессильной ярости. Хотя такого никогда раньше не случалось. Бен тихонько положил ладонь на лоб Меган, а второй рукой открыл ей рот. Наклонился пониже и прищурился:
– Ничего не разглядеть.
– Поэтому я и воспользовалась вот этим, – произнесла я и передала ему пальчиковый фонарик Сэма.
Бен посветил фонариком в горло девочки:
– Красное.
– Верно. Поэтому она и сказала, что горло болит.
Бен озадаченно почесал щетину на подбородке:
– Она не сказала «помогите мне», или «я замерзла», или даже «сопротивление бесполезно». Пискнула только, что у нее болит горло.
Я скрестила руки на груди:
– «Сопротивление бесполезно»? Ты серьезно?
В дверь просунулся Сэм. На меня уставились большие карие глаза, круглые как блюдца.
– Она в порядке, Кэсси?
– Жива, – ответила я.
– Она проглотила гранулу! – заявил генератор идей. – Ты ничего не нашла, потому что это у нее в желудке!
– Отслеживающее устройство бывает размером с рисинку, – напомнила я ему. – Почему у нее должно болеть горло, после того как она его проглотила?
– Я и не говорю, что у нее из-за этого болит горло. Ее горло тут вообще ни при чем.
– Тогда почему тебя так волнует, что оно у нее красное?
– Меня волнует другое, Салливан. – Бен очень старался сохранять ровный тон, потому что хоть кто-то из нас должен был оставаться спокойным. – То, что она появилась здесь как гром среди ясного неба, может означать многое. Если точнее, то ничего хорошего. На самом деле – только плохое. А оттого что мы не знаем, почему она пришла, все становится еще хужее.
