Бритва обхватил руками ногу, положил подбородок на колено и уставился в пустоту. Он вернулся в те времена, когда детские вопросы о Боге и молитвах еще имели какое-то значение.
– Однажды я разбил чашку, – продолжил он. – Играл возле маминого буфета, там стоял сервиз, который родителям подарили на свадьбу. Это была такая изящная фарфоровая чашечка из чайного набора. Я ее даже не разбил. Она просто упала на пол, и появилась трещинка.
– В полу?
– Нет, не в полу. На чаш… – Бритва удивленно вытаращил глаза. – Ты сейчас опять это делаешь?
Я покачала головой, а он ткнул в меня пальцем:
– Попалась! Королева-воительница Рингер на секунду стала несерьезной и позволила себе пошутить!
– Я все время шучу.
– Верно. Только шутки у тебя слишком тонкие – надо быть семи пядей во лбу, чтобы их понять.
– Так что с чашкой?
– Ну вот, из-за меня треснула мамина драгоценная фарфоровая чашка. Я поставил ее обратно в буфет, трещиной назад. Хотя я понимал, что это вопрос времени: рано или поздно мама заметит трещину на чашке, и тогда мне конец. И знаешь, к кому я обратился за помощью?
Ломать голову не пришлось, я уже поняла, чем закончится эта история.
– К Богу.
– Да, к Богу. Я просил Бога, чтобы Он держал маму подальше от этой чашки. До конца жизни. Или пока я не уеду учиться в колледж. А потом я стал молиться, чтобы Он починил чашку. Он ведь Бог? Если способен излечивать людей, неужели Ему трудно восстановить какую-то фарфоровую посудину? Это было оптимальное решение. А для чего еще Бог? Для оптимальных решений, конечно.
– Она нашла чашку.
– Как ты угадала? Конечно нашла.
– Меня удивляет, что ты до сих пор молишься. После Флабби и этой чашки.
Бритва покачал головой:
– Смысл не в этом.
– А тут есть смысл?
– Если дашь мне досказать… Да, смысл есть. И он вот в чем: После того, как мама нашла чашку, и до того, как я узнал об этом, она ее заменила. Заказала новую, а старую выбросила. Однажды в субботу утром – кажется, я к тому времени уже целый месяц просил Бога о чашке – подхожу к кабинету, чтобы доказать, что молитвенный круг ошибался насчет напрасных молитв, и вижу ее.
– Новую чашку? – спросила я, и Бритва кивнул. – Но ты не знал, что мама ее заменила.
Бритва вскинул обе руки к потолку:
– Это офигительное чудо! Была трещина – нет трещины! Разбитое стало целым! Бог есть! Я чуть не обкакался от счастья.
– Чашку исцелили, – медленно сказала я.
Его темные глаза заглянули в мои. Его рука легла мне на колено.
Сжал колено и один раз стукнул пальцем.
«Да».
70
В душевой бьет мощная струя, но вскоре напор слабеет, вода течет тонкой струйкой, а потом вообще еле-еле капает. А вот мой пульс, наоборот, учащается. Мне помог продержаться страх. Я целую вечность прождала, пока не перекрыли воду. Это сигнал к действию от Бритвы.
В коридоре снаружи – никого. Благодаря девайсу Клэр я уже и так это знаю. И еще я точно знаю, куда идти.
Лестница. Один марш вниз. Одно, последнее, обещание. Я задерживаюсь ровно на столько, чтобы засунуть пистолет Джамбо в карман куртки.
Потом выскакиваю за дверь и бегу по коридору. Бегу к посту медсестры. Несусь прямо на нее. Медсестра вскакивает со стула.
– В укрытие! – кричу я. – Сейчас все взорвется!
Я огибаю стойку и подбегаю к двустворчатой двери в палату.
– Эй! – кричит медсестра. – Тебе туда нельзя!
«Теперь в любой момент, Бритва».
Медсестра бьет по кнопке блокирования у себя на столе. Это не имеет значения. Я на полной скорости тараню дверь и срываю обе створки с петель.
– Стоять! – вопит медсестра.
Остается пробежать один коридор, но вряд ли получится. Меня усилили, но пулю я обогнать не смогу. Я резко торможу и останавливаюсь.
«Бритва, я серьезно. Вот сейчас самый лучший момент».
– Руки за голову! Быстро! – Она никак не может восстановить дыхание. – Вот так. А теперь иди ко мне. Спиной. Медленно. Очень медленно, или, клянусь Богом, я тебя пристрелю.
Я подчиняюсь и пячусь на звук ее голоса. Она приказывает остановиться. Я останавливаюсь. Я не двигаюсь, но роботы внутри меня трудятся. Позиция медсестры зафиксирована – мне не обязательно смотреть на нее, чтобы понять, где она стоит. Когда у меня возникает такая необходимость, хаб отправляет менеджеров мышечной и нервной системы моего организма на решение поставленной задачи. Хаб справится и на этот раз.
Но я не собираюсь передоверять всю свою жизнь двенадцатой системе. Прихватить куртку Джамбо – это была моя идея.
И за этой мыслью пришла другая:
– Обувь.
– Что ты сказала? – Голос у нее подрагивает.
– Мне нужна обувь. У вас какой размер?
– Что?
Хаб моментально посылает сигнал. Мое тело двигается не столь молниеносно, но раза в два быстрее, чем это необходимо.
Поджимаю правую руку в рукав, где припрятан нож с десятидюймовым лезвием, поворачиваюсь против часовой стрелки и бросаю.
И медсестра падает замертво.
Я вытаскиваю нож из шеи покойницы, не обтерев, засовываю в левый рукав куртки и осматриваю ее обувь. Белые тапки на толстой подошве, в таких все медсестры ходят. На полразмера больше, но сойдет.
Я вхожу в последнюю палату справа по коридору. Там темно, но мои глаза улучшены, и я вижу ее в кровати. Она крепко спит. Или находится под действием лекарств. Надо будет выяснить, чем ее тут накачивали.
– Чашка, это я, Рингер.
Густые темные ресницы вздрагивают. Я уже на таком взводе, что слышу, как тоненькие волоски рассекают воздух.
Она что-то шепчет с закрытыми глазами. Слишком тихо для того, кого не улучшали, но боты передают информацию в хаб, оттуда она переправляется к двум нижним бугоркам слухового центра моего мозга.
– Ты умерла.
– Нет, теперь я жива. И ты тоже.
71
Стекла в окне рядом с кроватью начинают дребезжать. Пол вздрагивает. Палату заливает яркий оранжевый свет. Он мигает, а потом раздается оглушительный грохот – и с потолка пылью сыплется штукатурка. Потом все повторяется в том же порядке. Потом еще раз. И еще.
Бритва взорвал склад боеприпасов.
– Чашка, нам надо уходить.
Я просовываю руку ей под голову и тихонько приподнимаю.
– Куда уходить?
– Как можно дальше отсюда.
