Когда же миновала зима и наступило пробуждение, и расцвела весна, настала изгоям пора взяться за суровые ратные труды. Пришла в движение мощь Моргота; словно длинные пальцы шарящей во тьме руки, передовые отряды его армий нащупывали пути в Белерианд.
Кому ведомы ныне тайные помыслы Моргота? Кто сумеет постичь сокровенные думы того, кто некогда был Мелькором и обладал великим могуществом среди Айнур Великой Песни, а теперь восседал темным властелином на темном троне Севера, взвешивая на весах злобы вести из внешнего мира, к нему приходящие через лазутчиков и предателей, прозревая мысленным взором и постигая куда глубже дела и намерения своих недругов, нежели опасались мудрейшие из них. Лишь королева Мелиан оставалась для него недосягаема. К ней часто обращалась мысль его – но наталкивалась на непреодолимую преграду.
Посему в тот год злоба его обратилась к землям западнее Сириона, где еще оставались силы противостоять ему. Еще держался сокрытый Гондолин. Про Дориат Моргот знал, хотя войти в него пока не мог. Еще дальше находился Нарготронд, одно имя которого внушало страх; потаенная крепость народа Финродова, куда прислужники Моргота до поры не сыскали путей. А далеко с юга, из-за белых березовых лесов Нимбретиля, от побережья Арверниэна и устьев Сириона доходили слухи о Корабельных Гаванях. Туда Морготу не добраться было, пока не падут все прочие твердыни.
Ныне орки стекались с Севера все в большем числе. Через Аннах явились они и захватили Димбар, и заполонили все северные границы Дориата. Прошли они вниз по древней дороге, что пролегала через протяженную теснину Сириона, мимо острова, где высился некогда Минас Тирит Финрода, через земли между Малдуином и Сирионом, а затем и далее через окраины Бретиля к Переправе Тейглина. Оттуда встарь дорога уводила на Хранимую равнину, а дальше, вдоль подножия нагорий, над которыми нес стражу Амон Руд, сбегала в долину Нарога и выходила наконец к Нарготронду. Но до поры орки не осмеливались заходить так далеко по этой дороге; ибо теперь в глуши поселился потаенный ужас, и с красного холма следили за ними бдительные глаза, о коих не предостерегали захватчиков.
Той весной Турин вновь надел Шлем Хадора, и порадовался Белег. Поначалу в их отряде было менее пятидесяти человек, однако благодаря лесной науке Белега и доблести Турина враги полагали, что имеют дело с целой армией. Отряд охотился за орочьими разведчиками, отыскивал их стоянки, а если выступали орки в путь большими силами, в какой-нибудь узкой теснине из-за скал или из-под деревьев появлялись внезапно Драконий Шлем и его люди, статные и свирепые. Вскорости при одном только звуке Туринова рога в холмах содрогались от страха орочьи вожаки, и враги обращались в бегство еще до того, как просвистит стрела и блеснет меч.
Как уже говорилось, когда Мим уступил свое потаенное убежище на Амон Руд Турину с его отрядом, он потребовал: тот, кто выпустил стрелу, убившую его сына, должен сломать лук и стрелы и сложить их к ногам Кхима; а человеком тем был Андрог. С превеликой неохотой исполнил Андрог повеление Мима. В придачу Мим потребовал, чтобы Андрог никогда более не брался за лук и стрелы, и проклял его, говоря: ежели однажды ослушается он, то сам погибнет от этого оружия.
Весной же того года Андрог презрел проклятие Мима и в очередной вылазке из Бар-эн-Данвед вновь взялся за лук; и в вылазке этой ранен был отравленной орочьей стрелой; и назад принесли его умирающим от боли. Но Белег исцелил его рану. Теперь еще сильнее возненавидел Мим Белега, ибо тем самым эльф снял проклятие; ну да «оно еще ужалит», посулил гном.
В том году по всему Белерианду, через леса и реки, и горные перевалы, разнеслись слухи о том, что Лук и Шлем, поверженные в Димбаре (как казалось) паче чаяния объявились вновь. Тогда многие, как эльфы, так и люди, утратившие своих вождей, обездоленные, но неустрашенные, – те, кто уцелел в битвах и при разгроме, и при разорении земель, вновь воспряли духом и отправились к Двум Вождям, хотя где их крепость, до поры не знал никто. Турин охотно принимал всех вновь пришедших, однако по совету Белега не допускал новобранцев в убежище на Амон Руд (что ныне именовалось Эхад и Седрюн, «Стан Верных»); путь туда знали только воины Старого Отряда, прочим же вход был заказан. Но вокруг выросли новые укрепленные лагеря и форты: в лесах к востоку, и в нагорьях, и на южных заболоченных пустошах, от Метед-эн-глад (Лесного предела) к югу от Переправы Тейглина до Бар-эриб в нескольких лигах южнее горы Амон Руд в некогда плодородной земле между Нарогом и Заводями Сириона. Из всех этих мест хорошо просматривалась вершина Амон Руд; и с помощью сигналов воинам сообщали новости и приказы.
Вот так еще до исхода лета число сподвижников Турина умножилось до великого воинства, и отброшена была мощь Ангбанда. Вести о том дошли даже до Нарготронда, и многие преисполнились нетерпения, говоря, что если какой-то изгой способен чинить Врагу такой урон, так что же под силу Владыке Нарога? Однако Ородрет, король Нарготронда, не желал ничего менять. Во всем следовал он примеру Тингола, с которым обменивался тайными посланцами; был он мудрым правителем – сообразно мудрости тех, кто в первую очередь помышляет о благе собственного своего народа и о том, как долго выстоит он против алчности Севера, сохранив и жизнь, и богатства. Посему никого из своих подданных не отпустил он к Турину и послал к нему гонцов сообщить: что бы ни делал он и ни задумывал в ходе этой войны, запрещается ему переступать границы Нарготронда и загонять туда орков. На иную помощь, кроме как вооруженными воинами, Двое Вождей могут рассчитывать, буде возникнет у них нужда (на это, по слухам, подвигли его Тингол и Мелиан).
До поры Моргот сдерживал свою руку; хотя то и дело предпринимал ложные атаки, дабы благодаря легким победам уверенность мятежников обернулась самонадеянностью. Так оно и вышло. Ибо теперь Турин дал название Дор-Куартол всем землям между Тейглином и западными пределами Дориата; и, объявив себя владыкой того края, взял себе новое имя – Гортол, Грозный Шлем, и вновь воспрял духом. Белегу же казалось ныне, что Шлем произвел в Турине иную перемену, нежели уповал он; и, заглядывая в будущее, встревожился эльф в сердце своем.
Однажды, на исходе лета, они с Турином отдыхали в крепости Эхад после долгого сражения и перехода. И молвил Турин Белегу:
– Отчего печален ты и задумчив? Разве не все идет хорошо с тех пор, как ты ко мне вернулся? Или замысел мой не обернулся во благо?
– Все хорошо ныне, – отвечал Белег. – Враги наши напуганы, ибо их застали врасплох. И впереди у нас хорошие дни – до поры до времени.
– А что потом? – спросил Турин.
– Зима, – отозвался Белег. – А после – следующий год, для тех, кто доживет до него.
– А потом?
– Ярость Ангбанда. Мы обожгли кончики пальцев Черной Руки – не более того. Она не отдернется.
– Не к тому ли стремимся мы – привести Ангбанд в ярость? Разве не в радость это нам? – промолвил Турин. – Чего еще ты от меня хочешь?
– Ты отлично знаешь чего, – отозвался Белег. – Но о той дороге запретил ты мне поминать. Однако выслушай меня ныне. У короля или предводителя огромного воинства нужд немало. Ему необходимо надежное убежище, а также и богатство; а также и множество тех, кто живет трудами рук своих, а не войной. С численностью приходит нужда в пище: ее требуется куда больше, нежели способны промыслить в глуши охотники. А значит, приходится позабыть о скрытности. Амон Руд хорош для немногих – есть там и глаза, и уши. Однако гора стоит особняком, видно ее издалека, и окружить ее возможно с небольшими силами – разве что защищает вершину целая армия, гораздо более многочисленная, нежели на ша – как она есть или какой со временем станет.
