Ни одна из ее болей не преобладала, и даже взятые в совокупности они не обессиливали ее полностью, но все они давали о себе знать, все делали свое дело, наполняя ее дни непреходящей мукой, непрерывным, выматывающим душу страданием, а хуже всего ей было в те дни, когда она жалела себя, зная, что сама же и является причиной своих терзаний.
Но все же она, ставшая объектом почитания, продолжала бить крыльями, летать над обескураживающими просторами Ада — наблюдала, запоминала. Она не задумывалась над тем, что стала частью нарождающейся мифологии этого искусственного мира. Будь она все еще одной из потерянных душ, бродящих по этим гнилым болотам, голым, выжженным лесам, изъеденным язвами землям и искореженным, покрытым золой склонам холмов, одной из этих душ, которую все это потрясло настолько, что она уверовала, будто и нет никакого Реала, где она жила прежде… она бы тоже, наверно, стала почитать кого-то вроде нее, молилась бы полулегендарному, появляющемуся изредка ангелу смерти — избавителю от страданий.
Она долетала до самых границ Ада — после многих десятков дней полета ударялась в железные стены, скребла когтями по их громадной несокрушимой поверхности. Она в конечном счете пришла к выводу, что это пространство не бескрайнее, что у него есть границы, какими бы далекими они ни были.
Она создала что-то вроде умственной карты этого пространства. Вот здесь располагались выжженные равнины, здесь — ядовитые болота, здесь — засушливые неудобья, парящие топи, выбеленные соленые проплешины, щелочные озера, кислотные пруды, пузырящиеся кратеры с грязями, спекшиеся потоки лавы среди всех прочих ошеломляюще разнообразных бесплодных земель; здесь она видела громадные пики гор из застывшего железа, их ледники были красны от крови, море, окружающее Ад, билось в подножье пограничной стены и кишело прожорливыми монстрами.
Здесь были огромные клапанные двери, сквозь которые приходили новые партии осужденных. Здесь были дороги, по которым тащились высоченные джаггернауты с мертвыми и умирающими, доставляли свой смердящий груз в громадные тюрьмы, лагеря, фабрики и бараки. Здесь осужденные занимались рабским трудом на заводах, производящих боеприпасы, здесь проклятые бродили по руинам или пустыням или были обречены вести вечную войну, которая пожирала, возобновляла и снова пожирала их жизни тысячами каждый день с обеих сторон.
Ведь в Аду имелись две противоборствующие стороны, хотя, оказавшись между ними, невозможно было понять, в чем различия, заставляющие их убивать друг друга. Несчастные, попавшие в Ад, едва успев там оказаться, приписывались к той или иной стороне, и обычно одна половина попадала на одну сторону, а вторая половина — на другую.
Там были два ряда огромных клапанных дверей (только для впуска — выйти через них было невозможно), два ряда дорог, вымощенных изломанными спинами и раздробленными костями, два ряда и две системы тюрем, фабрик, лагерей, бараков, две иерархии демонов и (она с удивлением узнала об этом), два колоссальных царя-демона. Они сражались за центральную часть Ада, бросая свои силы в мясорубку с маниакальным удовольствием, не заботясь о том, каким будет число жертв, потому что через несколько дней они воскресали для нового наказания.
В тех редких случаях, когда одна из сторон благодаря удаче или случайному хорошему маневру завоевывала военное превосходство над другой (что угрожало территориальному и силовому равновесию, а также продолжению войны), временно проигрывающей стороне придавались пополнения путем простого перекрытия ворот противостоящей стороны и направления всех прибывших на помощь терпящим поражение, которые постепенно восстанавливали равновесие за счет численного превосходства.
Те ворота, через которые она вошла сюда вместе с Прином, она называла Восточными, хотя никаких оснований для этого не было. Но она считала, что они находятся на Восточной стороне, хотя практически все, что происходило здесь, дублировалось на Западе, и две противоборствующие стороны были идентичны в своем ужасе. По крайней мере с расстояния. На Западе ее не встречали с распростертыми объятиями — крылатые демоны размером поменьше нападали на нее, если она залетала слишком далеко за линию фронта бесконечной войны, а потому она была вынуждена держаться подальше оттуда или залетать так высоко, что подробности происходящего внизу становились ей не видны.
И тем не менее, она летала посмотреть на противоположные Западные ворота, парила над разбросанными там и здесь темными облаками внутренних земель Запада, а иногда даже приземлялась здесь (обычно всего на несколько минут) на некоторых зубчатых замерзших пиках, вдали от самых ожесточенных сражений и наиболее густых скоплений вражеских демонов.
На Востоке или на Западе она взирала вниз с таких высоких утесов, завернувшись от холода в собственные трепещущие на ветру крылья, и с каким-то исполненным ужаса удивлением смотрела на стремительно несущиеся над далекими ландшафтами ужаса и боли осколки синюшного цвета облаков.
Убив тысячу душ, она взяла полусъеденное тело и бросила его к ногам демона с головой-фонарем, который сидел на своем испускающем красноватое сияние троне и смотрел на зловонную долину дымов, паров и воплей.
— Что? — взревело это громадное существо. Одной гигантской ногой оно отшвырнуло в сторону остатки тела, которое она принесла ему.
— Тысяча душ, — сказала она, чуть помахивая крыльями, чтобы оставаться на уровне его лица, но на достаточном расстоянии, чтобы демон не мог ее схватить. — Тысяча дней прошли с того времени, когда ты сказал мне, что когда я освобожу десять раз по сто душ, ты скажешь мне, что произошло с моим любимым — с тем, с кем я явилась сюда. С Прином.
— Я сказал, что подумаю об этом, — прогремел голос демона.
Она не тронулась с места, ее черные кожистые крылья посылали часть зловонных паров, поднимающихся снизу в лицо главного демона. Она вгляделась в туманистое изображение лица, корчащегося и клубящегося за стеклом гигантского — размером с дом — фонаря, и старалась не обращать внимания на четыре роняющие сало свечи по углам, прыщеватые поверхности которых были пронизаны сотнями визжащих нервных пучков. Существо уставилось на нее. Она сохраняла дистанцию, оставаясь на прежнем месте.
— Пожалуйста, — сказал она наконец.
— Он давно мертв, — оглушил ее громоподобный голос. Она услышала эти слова своими крыльями. — Время здесь течет медленнее, чем в Реале. От него осталось одно воспоминание. Он, опозоренный, покончил с собой от стыда, в нищете и одиночестве. Сведений о том, что, умирая, он вспомнил о тебе, не имеется. Он избежал отправки сюда в большой степени из сострадания. Ты довольна?
Она еще какое-то время оставалась на месте, помахивая своим плащом-крыльями, словно неторопливо, насмешливо аплодируя.
— Так-так, — сказала она наконец, развернулась, резко пошла вниз, но только для того, чтобы тут же набрать высоту, а потом полетела вдоль склона долины к дальнему ее гребню.
— А как у тебя с болями, сучка? — прокричал ей вслед демон. — Нарастают, да? — Она проигнорировала его.
Она дождалась, когда они выйдут из мельницы: три демона и одна горькая кричащая душа, которую не отпустили после экскурсии по Аду. Демоны держали орущую сопротивляющуюся особь мужского пола — один за передние ноги, два других по одной задней. Они смеялись и разговаривали, издеваясь над несчастным, тащили его к гигантскому жуку.
