Неопровержимый хитрый трюк…
«Как, черт побери, мы ввязались в это?» — спрашивал он себя, хотя, конечно, уже знал ответ. Он знал все ответы. Все знали. Все знали всё, и все знали все ответы. Дело только было в том, что враг, похоже, знал ответы получше.
Никто не знал, кто первым научился записывать мыслеразум живых существ. Разные виды утверждали, что эта заслуга принадлежит им или их предкам, но мало какие из этих претензий вызывали доверие и ни одна не была убедительной. Эта технология в той или иной форме существовала миллиарды лет и постоянно изобреталась заново где-нибудь в вечно бурлящем бульоне материи, энергии, информации и жизни, каковую являла собой большая галактика.
И, конечно, постоянно забывалась; терялась, когда те или иные простодушные существа оказывались в неудачное время в неудачном месте и попадали под гамма-всплеск ближайшей сверхновой или же удостаивались неожиданного визита продвинутых технически, но настроенных недружески гостей. Другие вундеркинды случайно — или в результате какого-то идиотского умысла — либо самовзрывались, либо отравляли себя или окружающую среду, либо же собственными руками создавали какую-либо иную уничтожительную катастрофу, которую легко можно было избежать.
Но какая разница, то ли ты сам себе устроил эту радость, то ли это сделали другие, если появилась возможность копировать мыслеразум живого существа, то ты, как правило, мог (имея соответствующие воспитание и мотивацию) начать переносить в реальность хотя бы часть своей религии.
— Ватюэйль, у нас время на исходе, сынок. Нам необходимо войти туда. Ты должен уступить. Ты меня понимаешь? Ты должен отключить свой… дай-ка я посмотрю у себя… свои модули Агрессивной реакции, Автоматического захвата цели и Развертывания оружия. Ты как — сможешь это сделать? Мы не хотим, чтобы, когда мы войдем, там… ну, то есть, мы не хотим войти и рассматривать тебя как врага.
— Господин командир? — (Совсем другой голос. Если их пронумеровать, будет легче.) — Может, оно мертво, а? — (Другой голос № 2.)
— Да. Может, Ксагао его прикончил. — (Другой голос № 3.)
— Это с его-то карабинчиком? Хорош карабинчик — он расстрелял половину магазина, а потом эта штука оторвала к хренам его руку и обе ноги? Вы знаете спецификации этой дребедени? — (Другой голос № 1.)
— Оно живое. Он живой. Он там и слушает каждое наше слово.
— Господин командир? — (Другой голос № 4.)
— Что?
— Ксагао мертв, господин командир. — (Другой голос № 4.)
— Черт. Ладно. Ватюэйль, слушай меня. У нас тут один убит. Ты понимаешь? Это ты его убил, Ватюэйль. Ты сбил наше ТС, а теперь ты убил одного из нас. — (ТС означало «транспортное средство».) — Так вот, никто тебя за это не собирается наказывать. Мы знаем, это не твоя вина, но теперь ты должен уступить, пока не пострадал кто-нибудь еще. Не вынуждай нас войти и самим устранить тебя.
— Что? Да ты охренел, что ли? Нас только семеро против одного целого роботизированного космического танка, чтоб ему, суке, пропасть! У нас нет ни одного шанса… — (Другой голос № 1.)
— Ты заткнешься, мудак?! Я второй раз повторять не буду. Еще одно слово — и будешь отвечать. Да ты уже отвечаешь. Эта штуковина слышит тебя, идиот ты долбаный, а ты сейчас раскрыл ему все наши возможности. Если мы будем атаковать, то пойдешь первым, гений.
— Дерьмо. — (Другой голос № 1 = Гений.)
— Заткнись. Ватюэйль?
Семь. Их там семеро. Полезная информация.
Почти у каждого развивающегося вида есть миф творения, уходящий в далекое прошлое, и даже ко времени, когда они становятся космопроходцами, этот миф сохраняется, пусть и в виде странного и пыльного курьеза (хотя некоторые из этих курьезов и носили весьма непристойный характер). Неся всякую чушь о грозовых тучах, совокупляющихся с солнцем, одиноких старых садистах, которые изобретают что-то ради собственного удовольствия, большой рыбе, которая осеменила звезды, планеты и твой собственный богоизбранный народ (или любую другую дребедень, пришедшую в больную голову какого-нибудь энтузиаста, который первым и сочинил эту историю), вы по крайней мере демонстрировали желание попытаться найти объяснение окружающему вас миру, и обычно это было обещающим первым шагом к выработке системы верований, которая, возможно, окажется действенной и в самом деле будет творить чудеса: разум, науку и технологию.
Большинство видов, кроме того, сколачивало тот или иной метафизический базис, результат первых размышлений — путаных или нет — о природе вещей на фундаментальном уровне, что впоследствии можно было выдать за философию, систему жизненных правил или истинную религию, в особенности если воспользоваться тем предлогом, что это всего лишь метафора, какой бы буквальной ни провозглашала она себя вначале.
Чем труднее дался тому или иному виду подъем по эволюционной лестнице (от обычного первобытного сумбура едва пробудившегося сознания, которое могло себе поставить в заслугу только — например — изобретение колеса, до головокружительных высот и бесконечного радостного солнечного света, ставшего обыденностью космического полета, неисчерпаемых источников энергии, удивительно сообразительных искусственных интеллектов, средств против старения, антигравитации, жизни без болезней и других высоких технологий), тем вероятнее этот вид в какой-то важный момент своей истории лелеял мечту о бессмертной душе и не оставлял ее по сей день, когда воспарил в высоту и вошел в цивилизационную фазу освоения космоса.
Большинство видов, способных выработать собственный подход к этому предмету, имели о себе весьма высокое мнение, а большинство отдельных личностей в таких видах склонны были считать, что вопрос их жизни и смерти есть вопрос чрезвычайной важности. Сталкиваясь с неизбежными трудностями и несправедливостями, сопутствующими примитивной жизни, лишь очень пессимистичные, лишенные воображения и фантастически стоические или просто умственно недоразвитые виды не приходили к мысли о том, что их поразительно короткие, жестокие и ужасные жизни — это не все, что им отведено, что их — тех, кто пройдет некоторый отбор, — после смерти еще ожидает что-то получше и в личном и коллективном качестве.
И потому идея души — обычно, впрочем, не всегда бессмертной по ее природе — представляла собой довольно широко распространенный теоретический багаж, накопленный народом, делающим первые шаги на великой галактической сцене. Даже если ваша цивилизация каким-то образом сумела вырасти без этой концепции, последняя практически навязывалась вам, как только у вас появлялись средства записи точного динамического состояния чьего-то разума и либо прямого его размещения в мозгу другого тела, либо сохранения его в некоем уменьшенном — однако обеспечивающем полную функциональность — абстрактном вместилище искусственного субстрата.
— Ватюэйль? Капитан Ватюэйль! Я приказываю тебе ответить! Ватюэйль, немедленно доложи о ситуации!
Он слушал, но не обращал внимания. Он проверял оружие и системы каждый раз, когда голос, называвший себя майором К'найва, говорил что-то такое, отчего его мысли путались или он чувствовал себя плохо.
