Другие женщины недоуменно смотрели на нее, когда она пыталась рассказать им о том, что произошло с нею. Она полагала, что они, наверно, считают ее сумасшедшей. У них, казалось, не было другой жизни, кроме этой, с ее ограниченными удобствами и нравами. Они выросли в дальних городах или в сельских сообществах, они пережили какое-то несчастье, и их выкинули из того стадного сообщества, частью которого они были, потом их спасли и доставили сюда. Насколько она понимала, они и в самом деле верили в этого Бога, которого все они должны были почитать. Но все же этот Бог по крайней мере обещал хотя бы одну послежизнь для тех, кто заслужит этого. Небеса ждали набожных, а тех, кто покажет себя с худшей стороны, ждало небытие, а не вечные мучения.
Иногда она спрашивала себя, сколько все это длится в Реале. Она кое-что понимала в задействованных технологиях и соотношениях: год жизни в Реале можно сжать до минуты в виртуальной среде. Это было прямой противоположностью тому, что происходит при скоростях, близких к световым: ты отсутствуешь так долго, тебе кажется, полжизни, но вот возвращаешься — изменившимся, совсем иным человеком — и узнаешь, что тут всего час прошел и никто даже не заметил твоего отсутствия. Может быть, это неторопливая жизнь без боли идет с такой скоростью? Или с меньшей? Может быть, со скоростью реального времени.
В конечном счете она пришла к выводу, что она в этом виртуальном мире живет сверхмедленно и то, что здесь воспринимается как несколько лет, в Реале составляет тысячелетие, так что если она когда-нибудь и вернется, то найдет, что тот мир неузнаваемо изменился, а люди, которых она знала, давно мертвы. Так давно, что даже в усредненном и вполне приятном Послежитии от них не осталось и следа.
Очень редко она, стоя у обрыва, спрашивала себя, что произойдет с ней, если она выберется наружу и спрыгнет вниз. Вернется сюда? Снова окажется в Аду? Или ничего — просто небытие. «Ты бесстрашная», — говорили ей другие, когда видели, как она стоит там и смотрит вниз.
Но не настолько бесстрашная, чтобы прыгнуть и узнать ответы на свои вопросы.
По прошествии нескольких лет на нее возложили дополнительные обязанности: она должна была наблюдать за работой других и проверять их. В часовне она чаще других бывала запевалой. К этому времени настоятельница Убежища превратилась в высохшую старушку, задние ноги у нее все чаще отказывали, и скоро ей понадобилась коляска под задние ноги и помощь, чтобы подниматься по пандусу на верхние этажи Убежища. Она стала обучать Чей управлять Убежищем, вводить ее в курс дела. Чей получила маленькую отдельную комнату, хотя она по-прежнему предпочитала ложиться спать вместе со всеми остальными. Ее по-прежнему посещали кошмары страданий и мучений, но они теперь были не такими яркими, даже тусклыми.
Как-то вечером, через семь лет после того, как она оказалась здесь, когда дул горячий ветер из пустыни, случился пожар. Они отчаянно боролись с ним, используя ту малость воды, что у них была. Десять из их числа погибли, задохнулись от дыма в комнатах, пытаясь спасти рукописи, в конечном счете они выкинули драгоценные оригиналы в высокие окна в центральный дворик и спасли их все, кроме двух, а сами задохнулись в дыму или сгорели. Шестеро из их числа погибли, когда опоры обгорели и целое крыло Убежища рухнуло в пустыню огромным кипящим котлом пламени и дыма. Даже за страшным ревом, которым сопровождалось разрушение кирпичной кладки, треск горящего дерева и расширение пламени, при этом падении слышны были крики.
Потом опустилась ночь, и ветер стих. Она смотрела, как скачут из руин внизу искры, затмевая и превосходя числом звезды на безоблачном черном разливе неба.
Они захоронили останки на маленьком кладбище у подножья столовой горы. Она тогда впервые за все эти годы спустилась на землю с Убежища. Церемония была короткой, самые значимые слова говорились экспромтом. Песнопения, пропетые над могилами, звучали подавленно, мрачно. Ей нечего было сказать, но она стояла, глядя на маленькие холмики песчанистой земли с деревянными могильными столбиками и думая о страданиях, которые вынесли умершие перед смертью. По крайней мере, умерли они быстро, сказала она себе, а когда ты уже умер, то все и кончилось.
Может быть, кончилось, грустно напомнила она себе. Они по-прежнему оставались в виртуальном пространстве, все это происходило в пределах имитации, хотя доказать это и было невозможно. И кто в этой имитации знал, что на самом деле произошло с тем сознанием, которым владели погибшие?
Тем вечером она стояла в одной из обгоревших рабочих комнат. Она вместе с еще несколькими была на пожарной вахте на тот случай, если все начнется снова, в воздухе стоял запах горелого дерева и перегоревших кирпичей. Кое-откуда в холодное бездвижное небо поднимались дымы или пар. Она проверила все эти места, держа в одном хоботе фонарь, а в другом наготове ведро с водой.
Под перевернутым обуглившимся столом она нашла обгоревшую книжную заготовку — та была маленькой, одной из самых крохотных, что им привозили в работу. Она счистила закоричневевшие кромки со страниц. Эта заготовка уже не годилась для работы. Она не смогла заставить себя положить книгу обратно — туда, где она лежала, а потому сунула себе в карман.
Она вспомнила о ней позднее и поняла, что в то время даже не понимала, что собирается делать с этой книгой-заготовкой. Может быть, сохранить ее в своей рабочей келье. Или на полке в своей комнате. Мрачное, жуткое воспоминание, memento mori.
Но она начала делать записи в пустой книге. Стала излагать историю своей жизни, как она ее помнила, — всего десяток-другой строк каждый день. Это не запрещалось, — насколько она понимала, не было никаких правил для такого случая, — но она все равно делала это втайне.
Она пользовалась исписанными перьями, которые слишком царапали бумагу, а потому нельзя было рисковать и использовать их для копирования манускриптов. Чернила она готовила из углей, оставшихся после пожара.
Жизнь продолжалась, они перестроили большую часть Убежища, приняли новичков. Настоятельница умерла, вместо нее назначили новую — Чей даже дали возможность высказаться, — и Чей немного продвинулась в местной иерархии. Старая настоятельница хотела, чтобы ее телом распорядились по старинному обычаю — оставили ее стихии и падальщикам на самой высокой башне Убежища. Чей была одной из тех, кому предоставили сомнительную привилегию очистить кости, после того как все мясо с них склевали птицы, а их поверхность выбелило солнце.
Прошло около года со дня смерти старой настоятельницы, когда Чей во время одного из самых красивых песнопений не выдержала и расплакалась от жалости по умершей старухе. Она поняла, что песнопения постепенно привнесли какую-то красоту и даже смысл в ее жизнь.
Двадцать лет спустя она сама стала настоятельницей, и если бы не книга ее жизни, написанная в книжной заготовке с обгорелыми краями, она, может быть, и до сих пор не верила бы, что у нее прежде была какая-то жизнь — способного ученого в свободном, раскрепощенном обществе, создавшем сверхпроводники, космические лифты, искусственные интеллекты, методы продления жизни, потом несколько месяцев, проведенных среди ужасов виртуального Ада с целью сбора свидетельств для их ничего не подозревающего мира (да что там их мира — всей галактики), чтобы способствовать уничтожению этой позорной практики.
