Эдуар вновь привлек внимание Альбера, осторожно перевернув страницу: В атаку! – так называлась следующая композиция. На этот раз здесь трое солдат, что вполне соответствует приказу, отраженному в названии. Они двигаются сплоченно, один высоко поднимает ружье, продолженное штыком, рядом второй – вытянув руку, он собирается кинуть гранату, третий, чуть сзади, только что ранен – пулей или осколком снаряда, он выгнулся назад, колени подогнулись, сейчас он упадет навзничь…
Альбер переворачивал страницы: Мертвым стоять! Потом Фронтовик гибнет, защищая знамя и Товарищи по оружию…
– Это статуи…
Это вопрос, голос неуверенный. Альбер ожидал чего угодно, только не этого.
Эдуар кивает, не сводя глаз с рисунков, да, статуи. Он выглядит довольным. Хорошо-хорошо, кажется, пытается сказать Альбер, остальные слова словно заперты в груди.
Он прекрасно помнил найденный в вещах Эдуара блокнот с зарисовками, заполненный сценками, наскоро набросанными синим карандашом, он отправил его родным вместе с письмом, извещавшим о его гибели. В общем-то, это были те же самые ситуации, что и теперь, – солдаты на войне, только в тех давних было столько правды, столько настоящего…
В искусстве Альбер не понимал ровно ничего, мог сказать только, трогает это его или нет. Рисунки, что он видел сейчас, были отлично сделаны, тщательно проработаны, но… он подыскивал слово, они были… застывшими. Наконец он понял: здесь нет и капли правды! Вот так. Пройдя через все, будучи одним из тех самых солдат, он понимал, что эти рисунки – образы, которые придумали для себя те, кто на войне никогда не был. Выглядит благородно, это точно, цель – волновать сердца, но все это чуть-чуть слишком демонстративно. Альбер был человеком сдержанным. А здесь все линии слишком утрированны, это, можно сказать, нарисовано с перехлестом. Альбер двигается дальше, переворачивает страницы, вот Франция, оплакивающая своих героев: безутешная девушка держит тело мертвого солдата, дальше Сирота, размышляющий о жертвах войны. Мальчик сидит, подперев щеку рукой, рядом, должно быть, его сон или мысли, умирающий солдат тянет руку к ребенку… Все просто, даже для профана, полное уродство, не поверишь, пока сам не увидишь. Вот Петух, топчущий немецкую каску, боже, он ведь привстал на своих шпорах, клюв задран к небу, а перьев-то, перьев…
Альберу это все совершенно не нравится. Он даже лишился дара речи. Он отважился бросить взгляд на Эдуара, который смотрел на свои рисунки с покровительственным видом, как родитель, гордящийся своими детьми, те уродливы, но он не отдает себе в этом отчета. Альбера особенно печалило, хотя он этого в тот момент не сознавал, то, что бедный Эдуар, видимо, потерял на этой войне все, даже свой дар.
– А… – начал он. Ведь, в конце концов, надо же что-нибудь сказать. – А почему статуи?
Эдуар принялся искать что-то в конце альбома, он извлек оттуда газетные вырезки, отделил одну, где были жирно подчеркнуты строки: «…здесь, как и повсюду, в городах, деревнях, школах и даже на вокзалах все хотят воздвигнуть свой памятник павшим…»
Заметка была вырезана из «Эст Репюбликен». Были и другие. Альбер уже видел эту подборку, но не уловил, как это связано: список погибших жителей деревни, такой же – членов какой-то гильдии, здесь дань памяти, там торжественное построение, в другой вырезке подписка – все это вращалось вокруг все той же идеи монумента памяти павших.
– Ладно! – сказал он, хоть толком и не понял, куда все клонится.
Эдуар тогда ткнул пальцем в расчеты, сделанные в уголке страницы:
«30 000 памятников – 10 000 франков = 300 миллионов франков».
На сей раз Альбер соображал лучше, так как это были большие деньги. Целое состояние.
Он просто не представлял себе, на что можно потратить такую сумму. Воображение билось об эту цифру как пчела об стекло.
Эдуар взял из рук Альбера альбом и показал ему последнюю страницу.
«Патриотическая Память»
Стелы, памятники и статуи
Во славу наших героев
и победившей Франции
КАТАЛОГ
– Ты хочешь продавать памятники павшим?
Да. Вот именно. Эдуар был явно доволен своим замыслом, он хлопал себя по бокам с этим горловым рокотом, не понять откуда исходившим и ни на что не похожим, только слышать это было крайне неприятно.
Альбер не слишком хорошо понимал, как можно хотеть делать памятники, но зато цифра триста миллионов франков начинала прокладывать путь в его воображении: это означало «дом», как, к примеру, у г-на Перикура, «лимузин» и даже «дворец»… Он покраснел, подумав: «женщины», маленькая горничная со сногсшибательной улыбкой пронеслась перед его взором, чистый инстинкт, когда заводятся деньги, всегда хочется добавить к ним женщин.
Он прочел дальше, это было рекламное объявление, написанное мелкими заглавными буквами, выведенными так тщательно, будто это напечатано в типографии: «…и вы остро чувствуете, что необходимо увековечить память об уроженцах вашего города, вашей деревни, которые грудью встали на пути вражеских захватчиков».
– Все это прекрасно, – сказал Альбер, – мне даже кажется, что это чертовски хорошая мысль…
Теперь ему стало понятнее, почему его так разочаровали рисунки: они были сделаны вовсе не затем, чтобы воплотить ви́дение автора, но чтобы выразить общее чувство, понравиться широкой общественности, которая жаждет эмоций, жаждет героизма.
И дальше: «…возвести памятник, который будет достоин вашей коммуны и героев, которых вы хотите сделать примером для следующих поколений. Представленные здесь модели могут быть изготовлены – в зависимости от средств, которыми вы располагаете, – в мраморе, граните, бронзе, камне и/или бронзе с гальваническим покрытием…»
– Все-таки ты задумал непростое дело, – заговорил Альбер. – Во-первых, потому, что недостаточно нарисовать памятники, чтобы продать их. А во-вторых, когда они будут проданы, их нужно изготовить! Нужны деньги, персонал, фабрика, наконец, исходные материалы…
Он был ошарашен, представив, что значит создать литейную мастерскую.
– …и потом, эти памятники нужно будет перевозить и устанавливать на местах… Это уйма денег!
Вечно все возвращается к этому. Деньги. Даже самые трудолюбивые люди не могут опираться лишь на собственную энергию. Альбер ласково улыбнулся и похлопал друга по колену.
– Ладно, слушай, давай подумаем. Лично я считаю так: прекрасно, что ты хочешь снова взяться за работу. Может, конечно, нужно подойти к этому с другой стороны; памятники – это сложновато! Но плевать, главное, что ты вновь обрел вкус к таким вещам, ведь так?
Нет. Эдуар, сжав кулак, рассек воздух, будто начищая ботинки. Ответ был ясным: нет, нужно скорее делать!
– Ну вот, скорее-скорее… – пробурчал Альбер, – придумает же!
