Старик украдкой наблюдал за мутантом. Тот осторожно тянул свою порцию, прислушиваясь к ощущениям, и горестно вздыхал. По выражению лица, вернее, скуластой морды с массивными надбровными дугами, невозможно было определить, интересно ли Дыму бормотание дряхлого посетителя, или собственные мысли занимают его гораздо больше.
– Слабенький... – прервал молчание узник. – Но ароматный. Спасибо тебе, отец.
Афанас кивнул в ответ, мол, не за что, интуитивно чувствуя, что мутант созрел для разговора. Поэтому замер в ожидании, наблюдая за танцем одинокого язычка пламени на тонкой лучине. Геннадий не заставил себя долго ждать. Стряхнув пепел, заговорил снова.
– Дядька однажды из ходки блок «Беломора» притащил. Не сгнивший, целехонький. Берег шибко, только по праздникам курил. Даже мне по наследству несколько пачек перешло. Вот то табак был! Злой, забористый...
Старик с готовностью закивал, улыбаясь. «Беломор»... Полузабытое слово из прошлого мгновенно навеяло милые сердцу образы, видения утраченной прежней жизни. Палящее летнее солнце, миллионами ярчайших брызг отраженное в окнах многоэтажек. Тенистый, утопающий в зелени бульвар, где так охотно и легко дышалось полной грудью. Заливистый смех внука, сновавшего вокруг на новеньком ярко-красном самокате. Ласковый полуденный зной. Разгар лета...
Догоревший окурок обжег губы. Афанас дернулся, с сожалением вернувшись в реальный мир – тесный сырой коридор, упрятанный под толщу земли.
– А кто он, дядька этот? Родной, или так?
Мутант не спешил с ответом, видимо, тоже предавался воспоминаниям.
– Да как сказать... Один хороший человек, которому я обязан жизнью... Матушка моя умерла при родах. Меня тоже хотели... того... вместе с ней похоронить. Кому я такой нужен был? Урод– уродом... Дядька не дал. Заступился. Унес из общины. Стали мы вдвоем жить, в подвале бывшего спортклуба... Выходил он меня, уму-разуму научил. Помню, твердил постоянно, мол, не отец я тебе вовсе, а дядька. Трифоном его звали. Только для меня он навсегда Дядькой остался. Так на кресте я и нацарапал, когда его хоронил. Там он теперь, наверху. Доконала радиация все-таки. Все ж не в метро жили, поверхность близко...
– А ты что ж, душа горемычная, не спекся, значит?
– Ко мне эта зараза не липнет. Хоть какая-то польза от дефективности... Мутантов, сам знаешь, в подземке не особо жалуют. А таких страшил, как я, – и подавно.
Геннадий затушил окурок, прислонился к стене и надолго замолчал. Старик задумчиво тер щетинистый подбородок, изредка поглядывая на собеседника. Как ни крути, Дым не производил впечатление человека, способного совершить акт безграничной жестокости – уничтожить население целого острова...
– Ты ведь набрехал про бомбу-то... – решился Афанас наконец. – Ума не приложу, зачем чужой грех на себя берешь, но если уж пошел на обман, ври складно. Я протокол допроса видел. В целом толково излагаешь, вот только из объяснений твоих одно совершенно ясно – подобного оружия, что на острове грохнуло, ты никогда даже близко не видывал. Наши спецы чуть животы не надорвали от смеха, пока ересь твою читали. Зачем тебе это, а? Зачем?
Тяжкий вздох оказался красноречивее слов. Сомнений в том, что узник пытается взять на себя чужую вину, у старика не осталось.
– Ты пойми, хлопчик, – с нажимом продолжил он, – люди всего лишились. За семьи наши все равно ответ тому держать, кто всю эту кашу заварил, а подставных нам не надо. Кровь невинную проливать никто не собирается.
– А ультиматум как же? А иприт?
– Да какой, к чертям, иприт... – отмахнулся Афанас. – Блеф это. Попытка заполучить убийц без лишних конфликтов. Если не выгорит, будем сами искать. Пусть долго и хлопотно, но спешить нам теперь особо некуда... Так что зря тебя прислали. Только время потерял. Бока, вон, отлежал в темнице, бедолага.
– Никто меня не посылал. Сам так решил. Все равно для остальных я – отброс. Грязный мутант. А так хоть на дело доброе сгожусь...
Старик в сердцах всплеснул руками и снова полез в кисет за махоркой.
– Дурак ты, паря, ой дурак! Вымахал, вон, под потолок, руки-ноги на месте, котелок, вроде, тоже варит. Чего ж не живется тебе?
– А ты попробуй, отец, с клеймом второсортного пожить, тогда поймешь, что к чему!
– Твоя правда. Чужую шкуру не примерив, свою не оценишь... Но одного я в толк не возьму, как ни крути. Если люди тебя чураются, что ж ты, сердешный, за них так печешься, живота своего не щадишь?
Геннадий открыл было рот, но вдруг осекся, захлопал глазами и уставился в пол, мрачнея.
– Не все сплошь брезгливые, – ответил он после продолжительного молчания. – Есть и те, кто за цветом кожи нечто большее способен увидеть. Ради таких можно и голову сложить.
– Уж не ради того ли хлопчика, что помог тебе из Приморского Альянса вылететь? – хитро сощурился дед Афанас. – Ну что вылупился? Мы о тебе много чего знаем. Навели справки, пока ты тут чалился.
Дым совсем сник. Стало заметно, что слова даются ему с трудом.
– Таран – правильный мужик. Иногда конечно, перегибает палку и прет на рожон, но...
– Из петли тебя вытащил, – закончил за него старик.
– Вытащил, – согласился Геннадий, снова тяжко вздохнув.
– И уж вряд ли для того, чтоб ты в другую петлю лез...
Мерный стук капели вклинился в неторопливый разговор собеседников. Оба, выдохшись, погрузились в раздумья.
– Послушай, – встрепенулся вдруг Афанас, – а ведь этот Таран – первый, кто на острове побывал... У него мог быть интерес...
– Даже и не думай! Он к взрыву не причастен, – отрезал Дым.
– Ты настолько хорошо знаешь этого наемника?
Ожидая ответа, старик не сводил с собеседника глаз, словно пытался отыскать фальшь в его поведении. Геннадий стушевался, обдумывая вопрос, но уже спустя мгновение смотрел преисполненным уверенностью взглядом.
– Я знаю Тарана всего пару месяцев. Но поверь, этого достаточно, чтобы перестать в нем сомневаться.
– Ему, насколько нам известно, поручили провести расследование. Помогая с поисками виновных, ты принес бы гораздо больше пользы, чем на нарах... Так почему ты сейчас не со своим другом?
– Потому что кретин... – Спрятав лицо в широченных ладонях, мутант затих.
Объяснять он не стал, да и вряд ли успел бы – со стороны платформы донеслись хлопки частых выстрелов. Оборвался на середине чей-то отчаянный вопль, зато разом заголосили сразу несколько колонистов, и, вторя нарастающей какофонии звуков, тревожно зазвенел сигнальный набат.
Поднявшись с табурета, дед Афанас с тревогой покосился на выход.
– Стряслось что-то...
В подтверждение его слов за стеной страшно закричал охранник. Грохнул опрокинутый стул, залаял автомат. Еще мгновение, и заполошный стрекот захлебнулся. Шум возни и истеричные завывания сменились утробным бульканьем. Со зловещим скрипом дверь приоткрылась, и в образовавшийся зазор вывалилось окровавленное тело тюремщика. Голова мужчины безвольно болталась на разорванной шее, а туловище, словно у марионетки, дергалось. По ту сторону порога, скрытое от глаз дверью, копошилось нечто. По сосредоточенному чавканью и хрусту перемалываемых костей не трудно было догадаться о сути происходящего. Кто-то жрал ноги парня. Здесь, в глубине охраняемого периметра!
