Эбби тоже встала. Они стояли, глядя друг на друга, словно решая, стоит ли закончить этот длинный разговор.
— Почему меня отпускают? — спросила Эбби.
— У нас пока нет оснований предъявить вам обвинение.
— Вы считаете, я виновна?
Кацка молчал. Эбби понимала: он не обязан отвечать на такие вопросы. Но ей казалось, что он мысленно составляет более или менее честный ответ. В конце концов Кацка решил полностью игнорировать ее вопрос.
— Ваш ждет доктор Ходелл, — сказал он. — Возле окошка дежурного.
Он повернулся, открыл дверь.
— А мне с вами, доктор Ди Маттео, еще придется встретиться.
Не попрощавшись, Кацка вышел.
Эбби побрела по коридору к выходу. Возле окошка дежурного ее действительно ждал Марк.
— Эбби, — тихо произнес он.
Она позволила себя обнять, но прикосновение его рук не отозвалось огнем во всем теле. Наоборот, Эбби почувствовала непривычное онемение. Отстраненность. Ей показалось, будто она плывет под потолком и издали наблюдает за объятиями и поцелуями двух незнакомых людей.
И точно так же, откуда-то издалека, прозвучали его слова:
— Поехали домой.
Бернард Кацка стоял рядом с дежурным и смотрел за парой, направлявшейся к дверям. От его внимания не ускользнуло, с какой нежностью и заботой доктор Ходелл обнимал эту женщину. Такое в полицейском участке увидишь не каждый день. Заботу. Любовь. Куда чаще пары ссорились, кричали друг на друга. Синяки на лицах, разбитые губы, пальцы, готовые вцепиться в волосы. Или нескрываемое вожделение. Вожделение он видел постоянно. Некоторые женщины забывали, что находятся в стенах полицейского участка, и вели себя с откровенным бесстыдством шлюх, фланирующих по улицам «Поля боя»
[10]
. Кацка не был совсем невосприимчив к подобным вещам. Его организм иногда тоже требовал интимной близости с женщиной.
Но любовь… Он слишком давно не испытывал любви. И сейчас он завидовал Марку Ходеллу.
— Эй, Слизень! — крикнули ему. — Вас вызывают по третьей линии.
Он потянулся к телефону.
— Детектив Кацка слушает.
— Отдел медицинской экспертизы. С вами хочет поговорить доктор Роуботам. Не вешайте трубку. Сейчас он подойдет.
Кацка ждал, оглядывая пространство возле дверей. Эбби Ди Маттео и Марк Ходелл ушли.
«У этой пары есть все, — думал он. — Внешность. Деньги. Завидная карьера. Какая женщина согласится рискнуть достигнутым, чтобы избавить от боли умирающую старуху?»
— Слизень, ты еще не уполз? — послышался в трубке голос Роуботама.
— Нет. А в чем дело?
— Сюрприз у меня.
— Хороший или плохой?
— Назовем его неожиданным. Я получил результаты ГХМС по телу доктора Леви.
За аббревиатурой скрывалась газовая хромато-масс-спектрометрия. Ее методами криминалистическая лаборатория определяла содержание наркотиков и токсинов.
— Ты же вроде искал и ничего не нашел, — заметил Кацка.
— Верно. Мы не обнаружили обычных препаратов. Наркотиков, барбитуратов. Но они определяются методом иммунологического анализа и тонкослойной хроматографии. А доктор Леви был врачом, и я подумал, что в его случае нам нельзя ограничиваться обычными анализами. Я проверил его тело на фентанил, фенциклидин и ряд летучих соединений. И вдруг проба из мышечной ткани дала положительную реакцию на сукцинилхолин.
— Это что такое?
— Нервно-мышечный блокирующий агент. По воздействию соперничает с ацетилхолином — нейтротрансмиттером, который вырабатывает организм. Эффект похож на d-тубокурарин.
— Курарин… схоже с ядом кураре?
— Да, но сукцинилхолин имеет другой химический механизм. Его широко применяют при операциях. Он позволяет обездвижить мышцы на время операции. Облегчает газообмен в легких.
— Ты хочешь сказать, что доктор Леви был парализован?
— Да. Он был совершенно беспомощен. Самое скверное, что сознание не отключалось. Все понимал, но оказать сопротивление не мог… Страшнее смерти не придумаешь.
— Как это вещество вводится в организм?
— Обычная инъекция.
— Мы не обнаружили на его теле следов иглы.
— Ему могли сделать укол в голову. Волосы скроют след так, что и не заметишь. Быстрый булавочный укол. Мы вполне могли пропустить след, учитывая посмертные изменения тела.
Кацка задумался. Он вспомнил разговор с доктором Ди Маттео. Тогда он не придал особого значения ее словам.
— Скажи, ты бы мог посмотреть результаты двух давнишних вскрытий? Шесть лет назад с моста Тобин прыгнул человек по имени Лоренс Кунстлер.
— Повтори еще раз его имя… Так. Записал. А кто второй?
— Доктор Хеннесси. Имени его не помню. Несчастный случай. Отравился угарным газом. Вся семья погибла.
— Кажется, что-то помню. У них был совсем маленький ребенок.
— Да, эта история. Я постараюсь провернуть запросы на эксгумацию.
— Слизень, ты что собрался искать?
— Пока не знаю. То, что просмотрели тогда, но найдем сейчас.
— И ты хочешь что-то найти в останках шестилетней давности? — засмеялся неисправимый скептик Роуботам. — Да ты никак решил заделаться оптимистом.
— Миссис Восс, вам опять прислали цветы. Принести сюда? Или вы хотите, чтобы я оставила их в гостиной?
— Нет, принесите сюда, — попросила Нина.
Сидя в кресле возле своего любимого окна, она смотрела, как горничная внесла вазу в спальню и поставила на ночной столик. Теперь женщина стремилась придать букету более привлекательный вид, разделяя стебли. Нину омыло волной аромата шалфея и флоксов.
— Поставьте вазу сюда, рядом со мной.
— Хорошо, мэм.
Горничная перенесла вазу на чайный столик возле кресла Нины. Но вначале ей пришлось убрать оттуда вазу с восточными лилиями.
— Это ведь не ваши привычные цветы?
Чувствовалось, горничная не одобряет букет, присланный хозяйке.
— Да, — улыбнулась Нина, глядя на необычную подборку.
Она любила цветы и хорошо разбиралась в них. Бегло взглянув на сполохи красок, она сразу определила, из чего составлен букет. Русский шалфей и розовые флоксы. Фиолетовые рудбекии и желтые гелиопсисы. И ромашки. Множество ромашек. Такие обычные, неприметные цветы. И как только кому-то удалось найти ромашки в середине октября?
Она провела рукой по головкам цветов, вдыхая ароматы позднего лета. Нина помнила запахи своего сада. Как она любила возиться с цветами. Болезнь лишила ее и этой радости. Лето прошло. Их дом в Ньюпорте закрыт на зиму. Наступил самый ненавистный для нее сезон. Увядание сада. Возвращение в Бостон, в этот дом с позолоченными потолками, резными дверными проемами и ванными из каррарского мрамора. Здесь было много темного дерева, а оно всегда действовало на нее угнетающе. Их летний дом был пронизан светом, теплым ветром и запахом моря. А бостонский дом всегда навевал мысли о зиме.
