Облегчение. Не то же ли самое чувствует человек, сбрасывая груз с плеч, освобождаясь от тревоги?
Зазвонил ее сотовый. Она помедлила, зная, кто звонит, и не желая отпускать свою последнюю мысль.
– Oui, bonjour. Да, сэр, я в Трех Соснах. Я буду вежлива. Я завоюю его доверие. Я знаю, как это важно. Все будет в порядке, – сказала она в ответ на его предупреждение.
Она отключилась и сняла ногу с тормоза. Машина заскользила в деревню и остановилась перед гостиницей.
Алиенора и Генрих не щадили друг друга. Их сыновья шли вразнос, грызлись между собой и с родителями. Каждый персонаж взрывался, осыпая других осколками. Все было губительно и блестяще. К концу Гамаш посмотрел на свою тарелку и с удивлением обнаружил, что она пуста. Он не помнил, как ел. Он не помнил, как дышал.
Но одно он знал. Будь у него выбор, он бы ни за что не выбрал своими родителями Алиенору и Генриха. Гамаш сидел, глядя на заключительные титры, и спрашивал себя, что же он упустил, – а он был уверен, что что-то упустил. У Си-Си были свои причины держать при себе эту кассету, взять себе имя де Пуатье и, вероятно, были причины, чтобы выкинуть в мусорное ведро хорошую кассету. Эта кассета была найдена среди мусора. Почему?
– Может быть, она купила дивиди, – сказала Клара, когда он попросил их высказывать предположения. – Мы постепенно переносим нашу коллекцию на дивиди. Все любимые фильмы Питера запилены, потому что он снова и снова смотрит любимые эпизоды.
– Всем привет, – раздался из кухни веселый голос Габри. – Я слышал, тут у вас вечер кино. Я не опоздал?
– Фильм уже закончился, – сказал Питер. – Извини, сынок.
– Раньше никак не мог вырваться. Пришлось ухаживать за больным.
– Как там инспектор Бовуар? – спросил Гамаш, выходя в кухню.
– Все еще спит. У него грипп, – объяснил остальным Габри. – Меня не трясет? Надеюсь, я не заразился.
Он подставил лоб Питеру, но тот проигнорировал его.
– Даже если ты и подхватил заразу, нам ничто не грозит, – сказала Рут. – Вероятность того, что болезнь передастся от Габри к человеку, очень мала.
– Сука.
– Шлюха.
– Так он теперь без присмотра? – спросил Гамаш, раздумывая, не стоит ли ему вернуться в гостиницу.
– Эта ваша агент Николь приехала и зарезервировала себе номер. Даже заплатила за себя – вытащила из кармана такой маленький ролик из скрученных купюр. В общем, она сказала, что присмотрит за ним.
Гамаш понадеялся, что Бовуар не придет в сознание.
Бовуара посетил кошмар. В своем бреду он видел себя в постели с агентом Николь. И тошнота снова стала одолевать его.
– Вот сюда, – донесся до него довольно приятный женский голос.
Корзинка для мусора каким-то образом поднялась и оказалась у самого его рта. В желудке у него ничего не осталось, а потому дело закончилось одним лишь рвотным позывом.
Он снова упал на влажные простыни и испытал какое-то странное чувство: будто ему отерли лицо и рот, а на лоб положили холодную тряпицу.
Жан Ги Бовуар провалился в глубокий сон.
– Я купил десерт. – Габри показал на коробку на столе. – Шоколадный торт.
– Знаешь, у меня такое чувство, что ты начинаешь мне нравиться, – проворчала Рут.
– Вот что значит быть геем. – Он улыбнулся и принялся доставать торт.
– Я приготовлю кофе, – сказала Мирна.
Гамаш очистил тарелки и напустил горячую воду в раковину, чтобы их вымыть. Отмывая тарелки и передавая их Кларе, стоящей с полотенцем в руках, он поглядывал в хваченное инеем окно на огни Трех Сосен и размышлял о фильме. «Лев зимой». Он вспоминал персонажей, сюжет, безжалостную ругань между Алиенорой и Генрихом. Этот фильм рассказывал об искореженных, вывернутых, растраченных впустую любви и власти.
Но почему он был так важен для Си-Си? И был ли он важен для расследования?
– Кофе будет готов через две минуты, – сказала Клара, вешая сырое полотенце на спинку стула.
Комната уже наполнилась запахом свежесваренного кофе и сочного шоколада.
– Вы не покажете мне вашу мастерскую? – обратился Гамаш к Кларе, надеясь, что сумеет пройти на достаточном расстоянии от стола и не поддастся искушению ткнуть в торт пальцем. – Я ведь так и не видел ваших картин.
Они прошли по кухне к широко распахнутой двери в мастерскую Клары. Соседняя дверь в мастерскую Питера была закрыта.
– Чтобы муза не убежала, – объяснила Клара, и Гамаш кивнул с умным видом.
Он прошел в самый центр большой захламленной мастерской Клары и остановился.
В мастерской повсюду лежал брезент, в воздухе витал успокаивающий запах разнообразных красок и полотен. В одном углу стояло старинное потертое кресло, а стопка художественных журналов служила подставкой для грязной кофейной кружки. Гамаш неторопливо повернулся и остановился у одной из стен, на которой висели три изображения.
Он подошел ближе.
– Это Кей Томпсон, – сказал он.
– Молодец. – Клара встала рядом с ним. – А это Матушка. – Она показала на следующую работу. – Эмили я продала некоторое время назад доктору Харрис, но посмотрите сюда. – Она показала на торцевую стену, на которой висело громадное полотно. – Все три вместе.
Гамаш остановился перед картиной, изображавшей трех пожилых женщин, обнимающих друг друга сплетенными руками. Полотно было очень сложным, со слоями фотографий, картин и даже надписями. Эм, женщина посредине, резко откинулась назад и смеялась от всего сердца, а две другие поддерживали ее и тоже смеялись. Картина кричала о душевной близости, запечатленной в этом приватном мгновении из жизни трех женщин. Картина говорила об их дружбе, об их зависимости друг от дружки. Она воспевала любовь и заботу, выходящие за пределы приятных ланчей и подарков на день рождения. Гамаш чувствовал себя так, будто заглянул в душу каждой из них, и вынести все, что было там у всех троих, было почти невозможно.
– Я называю эту картину «Три грации», – сказала Клара.
– Идеально, – прошептал Гамаш.
– Матушка – это Вера, Эм – Надежда, а Кей – Любовь. Мне надоело видеть граций всегда молодыми и прекрасными. Я думаю, что мудрость приходит с возрастом, опытом и болью. И пониманием того, что важно.
– Она уже закончена? Такое ощущение, что есть место еще для одной фигуры.
– Какой у вас внимательный глаз. Она закончена, но в каждой моей работе я пытаюсь оставлять небольшое свободное пространство, что-то вроде трещины.
– Для чего?
– Вы видите, что написано на стене за ними? – Она кивнула в сторону картины.
Гамаш подался вперед, надевая очки, и прочитал вслух:
