– Если Си-Си эмоционально унижала свою дочь, то могла ли она унижать и своего мужа?
Гамаш вспомнил Лиона – испуганного и потерянного.
– Я в этом почти не сомневаюсь. Но все же он отец Кри, и он должен был ее защитить.
– Однако не защитил.
Мирна кивнула.
– Вы можете себе представить, что такое жить в подобном доме? – Мирна сидела спиной к окну, и ей не был виден старый дом Хадли, но она чувствовала его.
– Может, обратиться в опекунскую службу? Может, Кри будет лучше где-то в другом месте?
– Нет, я думаю, худшее уже позади. Ей сейчас необходим любящий родитель и интенсивная терапия. Кто-нибудь говорил с ее преподавателями в школе?
– Они утверждают, что она умная, и ее отметки это подтверждают. Но она не приспособлена к жизни в обществе.
– И возможно, никогда не будет приспособлена. Слишком велик ущерб. Мы становимся заложниками наших убеждений, а Кри убеждена, что она чудовище. Она слышала об этом всю свою жизнь. И теперь это преследует ее, как и голос матери. Этот голос большинство из нас слышит в минуты тишины, он нашептывает добрые слова или слова обвинения. Голос нашей матери.
– Или отца, – сказал Гамаш. – Хотя в данном случае отцовский голос молчал. Она произнесла слишком много слов, он – слишком мало. Бедняжка Кри. Неудивительно, что это кончилось убийством.
– Мы живем в век управляемых ракет и неуправляемых людей, – сказала Мирна. – Это слова доктора Мартина Лютера Кинга младшего.
Гамаш кивнул, потом вспомнил что-то еще:
Твои убеждения становятся твоими мыслями,
Твои мысли становятся твоими словами,
Твои слова становятся твоими действиями,
Твои действия становятся твоей судьбой.
– Махатма Ганди, – пояснил он. – Там есть и дальше, но я не помню.
– Не знала, что Махатма был таким болтливым, но я с ним согласна. Очень сильно сказано. Начинается с наших убеждений, и наши убеждения становятся нашими родителями, а если у нас больной родитель, то у нас больные убеждения и они заражают все, что мы думаем и что делаем.
Гамаш не знал, кто был матерью Си-Си и какие убеждения она внедрила в голову дочери. Он попивал пунш, его тело наконец согрелось. Он оглянулся.
Магазин Мирны был похож на старую библиотеку в загородном доме. Вдоль стен стояли приятные глазу деревянные книжные шкафы, заставленные книгами. Тут и там лежали коврики, а в центре стояла чугунная плита, перед которой удобно расположился диван, с креслами-качалками по бокам. Гамаш, который любил книжные магазины, решил, что приятнее этого еще в жизни не видел.
Он пришел за несколько минут до пяти, миновав по дороге Рут. Пожилая поэтесса снова остановилась посреди деревенского луга и опустилась на покрытую ледком скамейку. Гамаш выглянул в окно Мирны и увидел, что Рут все еще сидит там, неподвижная, застывшая на фоне веселых рождественских огней на соснах.
– «Да, дети все печальны, – процитировал Гамаш, – но некоторые преодолевают это».
Мирна проследила направление его взгляда.
– Пивная прогулка, – сказала она.
– Пивная прогулка, – повторил Робер Лемье.
Он оторвался от телевизора в доме Морроу. Клара и инспектор Бовуар все еще с широко раскрытыми глазами оставались перед экраном. Единственными признаками жизни, которые замечал Лемье в инспекторе с начала фильма, были редкие ахи и охи. Лемье тоже старался смотреть, но все время ловил себя на том, что начинает задремывать. Он представил себе, как его голова падает на плечо Бовуара и из уголка рта тянется ниточка слюны. Нет, лучше встать и пройтись.
Он остановился у окна, и к нему присоединился Питер Морроу.
– Что она там делает? – спросил Лемье, указывая на старую женщину, сидевшую на скамье, в то время как остальные обитатели деревни жались к своим теплым каминам или торопились домой в этот холодный вечер, когда, казалось, замерз сам воздух.
– О, это ее пивная прогулка.
Лемье покачал головой. Смешная старая пьяница.
Когда Мирна закончила объяснять, Гамаш направился к своей куртке и общупал карманы, пока не нашел, что искал. Экземпляр книги Рут, найденный на теле Эль.
Он вернулся на прежнее место, открыл книгу и стал читать, что попадется на глаза.
– Она удивительная поэтесса, – сказала Мирна. – Жаль, что в жизни она такая невыносимая. Вы позволите? – Она протянула руку и открыла книгу на авантитуле. – Это вам Клара дала?
– Нет. А что?
– Это посвящено ей. – Мирна показала ему: – «Ты воняешь. С любовью, Рут».
– Кларе? «Ты воняешь»?
– Ну, в тот день так и было. Забавно, правда? Она сказала, что потеряла ее. Наверно, потом опять нашла. Хотя вы говорите, что не она дала вам эту книгу?
– Нет, эта книга – вещественное доказательство, которое проходит по одному делу.
– Делу об убийстве?
– Вы сказали, она потеряла ее, после того как Рут оставила ей свой автограф. Где потеряла? – Гамаш подался вперед, его проницательные глаза уставились на Мирну.
– В «Ожильви». Она купила книгу на презентации, устроенной для Рут, та дала ей свой автограф, а после мы с Кларой ушли.
Мирна ощутила, какая от него исходит энергия, и сама почувствовала нервное возбуждение, хотя и не понимала почему.
– Вы нигде не задерживались?
– Я пошла за машиной и подобрала Клару у входа. Мы никуда не заезжали.
– А она куда-нибудь заходила, после того как вы ушли за машиной?
Мирна задумалась, потом отрицательно покачала головой. Гамаш встал. Ему нужно было поговорить с Морроу.
– А, вспомнила: на следующий день она мне сказала, что купила какую-то еду для нищенки на улице. Она… – Мирна замолчала.
– Продолжайте. – Гамаш повернулся к ней от двери.
– Это все.
Гамаш продолжал смотреть на нее.
– Я не могу вам сказать. Пусть это сделает Клара.
– Эта нищенка умерла. Была убита. – Он взял книгу Рут и тихо проговорил: – Вы должны мне сказать.
Глава двадцать восьмая
Питер впустил Гамаша в дом и взял его куртку. В доме отчетливо пахло попкорном и слышались звуки средневекового хора.
– Кино вот-вот закончится, – сообщил Питер.
– Уже закончилось, – сказала Клара, заглядывая в кухню, чтобы поздороваться с Гамашем. – Во второй раз мне даже больше понравилось. И мы нашли кое-что.
Они прошли в гостиную и увидели Жана Ги Бовуара, который сидел с широко открытыми глазами, уставившись в экран, где шли завершающие титры.
