Но кто тебя обидел так,
что ран не залечить,
что ты теперь любую
попытку дружбу завязать с тобой
встречаешь, губы сжав?
Так было не всегда.
Нет, Рут Зардо заслужила премию. Поразительно то, что об этом было известно кому-то еще.
«Случится ли такое с моим искусством? – спрашивала себя Клара, проходя через вращающиеся двери в ароматизированную и приглушенную атмосферу „Ожильви“. – Может быть, и меня вытащат из безвестности?» Она все-таки набралась смелости и дала свои работы новой жительнице деревни, Си-Си де Пуатье, услышав, как та говорила в бистро о своем близком друге Дени Фортене.
Если тебя выставляли в галерее Фортена в квартале Утремон, то можно было считать, что дело сделано. Он выбирал только лучшее из лучших, самых продвинутых, самых глубоких и бесстрашных художников. И у него были связи по всему миру. Даже… ей и подумать об этом было страшно… даже с Музеем современного искусства в Нью-Йорке.
Клара представляла себя на вернисаже в галерее Фортена. Она будет блестящей и остроумной, центром восторженного почитания, художники меньшего масштаба и крупные критики будут ловить каждое ее мудрое слово. Питер будет стоять чуть в стороне от кружка почитателей и смотреть на нее с едва заметной улыбкой. Он будет ею гордиться и наконец признает в ней коллегу художника.
Кри сидела на заснеженных ступеньках школы мисс Эдвардс. Было уже темно. Внутри и снаружи. Она смотрела перед собой невидящим взглядом, снег скапливался на ее шапочке и плечах. Рядом стояла сумка с костюмом снежинки. Туда же был засунут и табель успеваемости.
Круглая отличница.
Ее учителя только цокали языком и покачивали головой, сожалея, что такой ум пропадает в таком никудышном теле. «КРИчащий позор», – пошутил один из них, и все дружно рассмеялись. Кроме Кри, которая в этот момент как раз проходила мимо.
Все учителя сошлись на том, что им нужно строго поговорить с тем, кто так искалечил девочку: она ни говорить толком не может, ни в глаза тебе посмотреть.
Наконец Кри встала и осторожно двинулась в центр Монреаля. Идти было трудно – она скользила на заснеженных тротуарах и крутых подъемах, к тому же груз шифоновой снежинки был почти невыносим.
Глава четвертая
Идя по «Ожильви», Клара не могла решить, что хуже – вонь несчастного бродяги или удушающий парфюмерный аромат магазина. После того как в пятый или шестой раз некое молодое стройное существо обрызгало ее спреем, Клара точно знала ответ. Она самой себе была противна.
– Где ты шляешься, жопа?! – Рут Зардо похромала к Кларе. – С этими пакетами ты похожа на бездомную. – Они обменялись поцелуем. – И ты воняешь.
– Это не я. Это Мирна, – прошептала Клара, показывая на подружку и помахивая рукой под носом.
Вообще-то говоря, она еще никогда не получала такого теплого приема от Рут Зардо.
– На, купи-ка вот это. – Рут протянула Кларе экземпляр своей новой книги «У меня все ОТЛИЧНО». – Я ее тебе даже подпишу. Но сначала ты должна купить.
Высокая и величественная Рут Зардо захромала обратно, опираясь на трость. Она уселась за маленький стол в углу огромного магазина в ожидании, что кто-то попросит ее оставить автограф на книге.
Клара заплатила за книгу, и Рут подписала ее. Здесь всюду были знакомые лица. Габри Дюбо и его партнер Оливье Брюле. Габри был крупный и дряблый, он явно начал сдавать, но ни от чего не собирался отказываться. Ему было лет тридцать пять, и он решил, что уже хватит быть молодым и мускулистым. Вот только с гейством своим завязывать не собирался. Рядом с ним стоял Оливье, красивый, стройный и элегантный. Светловолосый в отличие от темноволосого партнера. Он был занят тем, что пытался очистить свою шелковую водолазку от волос, явно сожалея о том, что не может вернуть их на прежнее место.
Рут могла и не ехать на презентацию в Монреаль. Здесь присутствовали только жители Трех Сосен.
– Пустая трата времени, – сказала она, склонив голову с коротко подстриженными седыми волосами над книгой Клары. – Ни одного монреальца, черт бы их подрал. Ни единого. Только наша гоп-компания. Скукотища.
– Ну спасибо тебе, старая карга, – проворчал Габри, в больших руках которого утонули две книги.
– Потрясающе. – Рут подняла голову. – Это ведь книжный магазин, – очень медленно и громко произнесла она. – Это для людей, которые умеют читать. Это не общественная баня.
– И в самом деле, ужасно, – сказал Габри, глядя на Клару.
– Это Мирна, – возразила она, но, поскольку Мирна была далеко – болтала с Эмили Лонгпре, доверие к Кларе было подорвано.
– По крайней мере, заглушает аромат поэзии Рут, – заметил Габри, держа «У меня все ОТЛИЧНО» на вытянутой руке.
– Педик, – огрызнулась Рут.
– Ведьма, – отшил ее Габри, подмигнув Кларе. – Salut, ma chére
[15]
.
– Salut, mon amour
[16]
. А что это у тебя за вторая книга? – спросила Клара.
– Си-Си де Пуатье. Ты знаешь, что наша новая соседка написала книгу?
– Господи Иисусе, это означает, что она написала больше книг, чем прочитала.
– Я ее вон там взял.
Он показал на кипу белых книг в ящике с остатками. Рут фыркнула, но сочла за лучшее промолчать, вероятно поняв, что еще несколько дней – и небольшой тираж ее тоненького сборника с изящными стихами присоединится к дерьмовой писанине Си-Си в этом литературном гробу.
Возле ящика стояло несколько человек, в том числе Три Грации из Трех Сосен: Эмили Лонгпре, невысокая и элегантная, в изящной юбке, блузке и шелковом шарфе; Кей Томпсон, в свои девяносто с хвостиком старшая из трех подружек, высохшая и сморщенная, пахнущая медицинскими мазями от «Проктер энд Гэмбл» и похожая на картофелину; и Беатрис Мейер с буйными рыжими волосами, дешевеньким ожерельем на шее и рыхлым пухлым телом, недостатки которого не скрывал даже объемистый кафтан золотистого цвета. Матушка Беа, как ее называли, держала экземпляр книги Си-Си. Она повернулась и посмотрела в сторону Клары. Всего на одно мгновение. Но этого было достаточно.
Матушкой Беа владело какое-то чувство, которого Клара не могла распознать. Ярость? Страх? Крайняя озабоченность какого-то рода – в этом Клара не сомневалась. А потом это ушло, и на лицо Матушки, розовое, морщинистое и открытое, вернулось прежнее беззаботное веселое выражение.
– Ладно, идем. – Рут с трудом поднялась на ноги и взяла Габри под любезно предложенную руку. – Здесь ничего не происходит. Когда нагрянут неизбежные орды любителей великой поэзии, я галопом примчусь сюда.
– Bonjour
[17]
, дорогая.
