– Добрый вечер, – поздоровалась Елена, ничем не выдавая своего настроения.
– Здравствуй, – вполне корректно ответил Глеб.
– Ужинать будешь?
– Что?.. Ах, это. Нет, спасибо. Пришлось в ресторан пойти с партнером, перекусили. Не беспокойся. Костя дома?
– Да, конечно.
– Ну, я к себе, надо поработать.
Все это говорилось мирным с обеих сторон тоном.
У Елены как камень с души свалился. Она сама не знала, чего ожидать от минуты встречи, а все разрулилось так просто и даже дружелюбно…
Почти.
– Я буду у себя, – сказала она, направляясь к своей комнате.
Муж кивнул и тоже удалился.
Зайдя к себе, Елена принялась задумчиво прохаживаться из угла в угол. Черт возьми! А может быть, не так уж все плохо?! Прошлого не вернуть, от будущего никуда не деться – так уж пусть это будущее будет таким… хотя бы сносным, что ли? Попробовать! Начать все снова!..
Сбросив пиджак и галстук, Глеб долго сидел в рабочем кресле.
Странная мысль блуждала в тайниках души, как подземная волна, способная грозно вырваться наружу – землетрясением, извержением вулкана… И он каждой своей клеточкой ощущал приближение этой волны.
Вспомнив, что у него есть бутылка с армянским коньяком, Студенецкий вскочил, раскупорил емкость и глотнул прямо из горлышка – грубо, по-плебейски, даже не ощутив дивный аромат и богатейшее послевкусие. Но черт с ним! Главное – коньяк горячо ударил в голову, и он вдруг понял, что надо делать.
Написать! Изложить все на бумаге. В прямом смысле. К черту все эти компьютеры! Перо, бумага – только так. Но с чего начать?.. Да с того, что есть, с него и начать!
Что чувствует убийца? Ничего. В том смысле, что эта гамма чувств не сравнима ни с чем, ее в этом мире как бы нет. Она принадлежит иному миру… если ее и сравнивать с чем-то, так только с ливнем, но с таким, как будто океан хлынул с небес и снес все, что мог. Да, это другой мир, бушующий, ревущий, другое измерение пространства!..
И ты другой.
Это самое главное. Переступить черту. Я прямо вижу ее. Это не бездонная пропасть, не стена до неба. Совсем нет! Просто черта, даже не краской, не мелом, а просто палкой прочерченная по земле. Пустяк.
Шагнул, и все. Чего проще? И все же большинство замирает перед ней в оцепенении. Табу! Запрет. Мышление дикаря, хоть и в современном обличье. Нельзя – и все. И разум отключается.
На этом запрете строится все здание цивилизации. В общем-то, правильно. Эта черта должна быть границей магического круга, за которую не дано заходить большинству.
Но есть те, кому позволено выйти. Кто способен. Их единицы, но больше и не надо. Это мы.
Я еще не встречал других, но знаю, что они должны быть. Пока же я знаю одного: себя. Имею право! Я разорвал заколдованный круг. И я живу уже в другом мире, дышу иным воздухом. Воздухом свободы.
Шаг за черту! Он был для меня совсем не труден. Я убедился, что все табу – лишь внутренний страх, призрак, вселенный в мою душу. Я сделал шаг – и призрак исчез. Отныне я сам работаю со своей душой и со всей этой жизнью. Я тот, кто решает, как этому миру жить.
Рука чуть было не дернулась написать: убийца. Но что-то остановило ее, и Глеб язвительно рассмеялся. Ишь ты! Стало быть, не все еще табу переступил, зря хвалился…
Но некто услужливый, невидимый тут же горячо шепнул в ухо: ну какой ты убийца? Убийца – значит, злодей, а ты разве делал зло?.. То-то и оно!
Готов ли я услышать о себе: убийца? Да, готов. Легко! Услышу – и отвечу спокойно, с достоинством: нет. Разве воин – убийца? Разве судья, выносящий приговор, – убийца?!
А ты – воин? Ты – судья? – тут же спросят меня. И я вновь отвечу достойно: да. Я – воин и судья большого мира.
Впрочем, вам этого не понять. Я делаю ваш мир лучше… хотя, сказать по правде, для меня это не главное. Главное – мой мир, который я создаю для себя. Я меняю себя, выхожу за черту, за кем-то положенные пределы, их больше нет для меня. Это мир без границ, это бесконечность…
– Глеб! – вдруг ворвалась в комнату Елена. – Глеб, слушай!..
– Куда?! – взревел он, вскочив. – Какого черта, кто позволил!.. – И бросился к ней с искаженным бешенством, совершенно сумасшедшим лицом.
Елена такого никогда не видела! Она замерла в страхе. На миг ей почудилось, что перед ней не муж, а кто-то совсем чужой. А еще через миг – глупая мысль! – что это и не человек, а какой-то демон. Ничего похожего на Глеба! Где его красивое лицо, где синие глаза?! Это существо надвигалось на нее, хрипло выкрикивая:
– Прочь! Вон отсюда! Кто разрешил входить без стука? Прочь, я сказал!
Ни слова не говоря, Елена развернулась и вышла, с силой хлопнув дверью.
Глеб стоял, тяжело дыша, отходя от вспышки. А когда начал соображать, даже пожалел о вырвавшихся грубых словах… но возмущение все еще кипело в нем. Он вяло выругался и вернулся за стол.
Творчество – тончайшая материя. Автора прервали, и творческий пыл исчез.
– Сбила, з-зараза… – проскрежетал он.
Перечитал написанное – оно показалось остывшим, совсем не тем, как поначалу. Момент истины ушел!
С полминуты он смотрел на бутылку, потом с гримасой отвращения поднес ее к губам и через силу стал пить.
Глава 4
1
В таксомоторной компании, где работал Николай, был принят посменный график: по двенадцать часов, с восьми до восьми, с утра до вечера. Отколесив дневную смену, Николай заехал в контору, сдал выручку, отчитался по бензину… Пока доехал домой (машина у него была своя), уже подходило к девяти.
Но настоящая работа еще не начиналась.
Таксист обитал в съемной «хрущевке-однушке» в тихом спальном районе. Жил одиноко, замкнуто, с соседями был вежлив, приветлив, но не более того. Дистанцию держал.
Поужинав, он с полчаса отдохнул, а в начале одиннадцатого решительно встал, включил ноутбук, подсоединил к нему фотоаппарат, из письменного стола достал несколько пухлых папок, а из них множество бумаг, исписанных, таблично расчерченных, и пачку фотографий. Все это было строго рассортировано, обозначено, подшито и так далее.
Николай заварил крепкого чаю, отхлебнул и углубился в бумаги.
Время летело быстро. Незаметно сгустились сумерки, превратились в ночь, а он ничего вокруг не замечал. Рассматривал снимки, рылся в Интернете, делал выписки, рисовал таблицы, сравнивал одно с другим. Застывал сосредоточенно, хмурился, покачивал головой, иногда что-то вычеркивал… Словом, ни дать ни взять ученый-исследователь. Особенно он задержался на двух фотографиях, транслированных с фотоаппарата на экран компьютера.
