Здесь едва ли гнездо разврата, как воображают некоторые!
Из комнаты у лестницы вышла белая кошка, дружелюбная и любопытная. Ратлидж отметил упитанность кошки, она совсем не испугалась их. Кто-то присматривает за ней…
Он зашел в комнату и сразу понял, что здесь, должно быть, жила сама Фиона. На подушке в головах кровати была заметна вмятина и тонкий слой белой шерсти. Наверное, здесь спала кошка.
За кроватью, накрытой вязаным покрывалом, расположились комод, туалетный столик и бюро. У окон стояли два мягких стула, обитых тканью в розочку. Первым делом Ратлидж направился к бюро, но после беглого осмотра отошел. Здесь все стали бы искать в первую очередь. Оливер наверняка изучил все документы. Ящики были заполнены счетами, канцелярскими принадлежностями, перочинными ножами, чернилами, карандашами, конвертами. Кроме того, Ратлидж увидел большую бухгалтерскую книгу и прочее… Ничего необычного!
Хэмишу задание понравилось не больше, чем Маккинстри, он напомнил Ратлиджу, что тот не имеет права здесь рыскать, не важно, полицейский он или нет.
Не обращая внимания на раздражение Хэмиша, он выдвинул ящики комода, в которых аккуратными стопками лежали вещи, и заглянул за них. Ничего.
За занавеской на проволоке висели платья, он увидел две полки для шляп и туфель, но и здесь ничто не представляло интереса. Когда он опустил занавеску, ноздри его уловили сладкий аромат. Он снова поднял занавеску, вспомнив другое время и другое место. Он внимательно осмотрел полки, но ничего не нашел. Но когда он шагнул в нишу чуть глубже обычного шкафа, под ногой скрипнула половица.
Присев, он осмотрел половицу и увидел, что она не отходит. Зато от стены отстает кусок плинтуса. Ратлидж вынул перочинный нож и, найдя стык, попытался вытащить деревяшку.
Ничего не получилось. Плинтус был прочно прибит, и Ратлиджу только показалось, что он неплотно прилегает к стене. Он принял желаемое за действительное.
Ратлидж подошел к туалетному столику, затем отодвинул кровать, стоявшую у стены, по другую сторону которой имелось подобие антресолей.
Здесь плинтус в самом деле неплотно прилегал к стене. Дюймов восемь поддались и отошли, едва он вставил в стык лезвие ножа.
Он быстро выпрямился, услышав, что Маккинстри идет по коридору из комнаты мальчика.
— Там ничего нет, сэр. Я обыскал все возможные места, где она могла что-то спрятать. Где еще поискать?
— Где она хранила пабные счета? Есть ли при пабе кабинет или контора?
— Да, сэр, за барной стойкой. Там не кабинет в полном смысле слова… скорее небольшая каморка, отгороженная занавеской. Там она держала свои бухгалтерские книги.
— Тогда начните оттуда. Я закончу здесь и спущусь к вам, убедившись, что осмотрел все.
Маккинстри кивнул, и глаза его сверкнули. Он как будто радовался, что до сих пор ничего не нашлось.
Но ведь что-то должно быть — Фионе хватало здравого смысла спрятать личные бумаги от полиции. Рискнула бы она безопасностью ребенка, уничтожив их?
Как только шаги констебля стихли внизу, Ратлидж повернулся к своей находке.
Снова присев на корточки, он сунул руку в темную и пыльную дыру и едва не вскрикнул, когда о его ногу потерлась кошка. Заметив его испуг, она отошла, но вскоре снова стала ласкаться. Он почесал кошку за ушами и мягко отодвинул ее в сторону.
Из отверстия он достал коробку, жестяную, как ему показалось, не больше десяти дюймов в длину, восьми в ширину и шести в высоту.
В коробке лежали письма, документы о праве владения пабом, несколько старых конвертов с бумагами, которые, судя по датам, были составлены при жизни отца мисс Маккаллум, и всякая всячина, скорее всего, фамильные драгоценности — мужской перочинный нож из оленьего рога, карманные часы в изящном корпусе, на котором была выгравирована фамилия Маккаллум, два крючка слоновой кости для вязания с таким же наперстком, серебряный флакончик, покрытый тонкой эдинбургской резьбой. И письмо, написанное почерком самого Ратлиджа. Письмо, которое он отправил из Франции несчастной молодой женщине, которая только что узнала, что ее любимый погиб.
Хэмиш снова начал горестно стенать, в его шотландском выговоре слышались гневные нотки.
«Я не мог не написать его, — мысленно оправдывался Ратлидж. — Так лучше, чем если бы она все узнала от армейского начальства, узнала бы, что с тобой случилось».
«Ничего бы не случилось, если бы мы так не устали и не боялись…»
«Да. Я выполнял свой долг. Я не мог поступить иначе… У меня не было выбора».
«Да, теперь я понимаю. Теперь так должно казаться. В безопасности, дома, который не бомбили по нескольку дней зараз!»
«Ты ведь сам хотел умереть», — напомнил Ратлидж, хотя сразу же понял, что его слова — ложь. Никто из них не хотел умирать. Правда, сам он потом напрашивался на смерть, подставлялся под пули или под прицел пулеметов. Все они хотели жить и вернуться домой…
Он доставал все письма по очереди из конвертов и быстро просматривал. Первое было написано рукой Фионы, в нем сообщалось, что умер ее дед. Следующее также было написано для Эласадж Маккаллум, в нем говорилось о гибели братьев Фионы. После этого Фиона сообщила тетке, что поступила на место в Брее. Она подробно описывала семью Дэвисон и то, как отличается природа в окрестностях Глазго от красот северных гор.
«Здесь я буду счастливее, — написала она. — Здесь не так одиноко, и эти люди очень добры ко мне. Дети просто ангелы…»
Но тон следующего письма был другим.
«Милая тетя, у меня печальная новость. Я потеряла Хэмиша. Он погиб во время наступления на Сомме, как и многие другие. Я только что узнала об этом. По-прежнему не верю. Кажется, если я буду ждать, он войдет в дверь и снова меня обнимет. Вчера ночью я не спала и молилась, чтобы это был всего лишь сон, но утром письмо по-прежнему лежало у моей кровати. Я не могу плакать, я ничего не чувствую, не знаю, что делать. Здешний священник заходит меня утешить, а миссис Дэвисон — сама доброта. Мне так больно, что хочется умереть, но у меня есть все основания для того, чтобы жить. Когда Хэмиш в последний раз приезжал домой, мы с ним втайне обвенчались. И теперь я ношу под сердцем его дитя. Ребенок родится осенью и никогда не будет знать своего отца. Но у меня останется его частичка, которую я буду хранить и любить — живое напоминание о моем покойном муже. Надеюсь, вы порадуетесь за меня… и не будете жалеть о моем одиночестве. Теперь я не одна и больше никогда уже не буду одна…»
Ратлидж осторожно сложил листок и положил в конверт, не дочитав. Он увидел все, что ему было нужно.
Она написала тетке, что ждет ребенка, — но он точно знал, что Хэмиш Маклауд ни разу не ездил в отпуск в тот ужасный год и не мог зачать ребенка. О своей беременности она написала только после смерти Хэмиша.
При обычных обстоятельствах это значило бы, что Хэмиш — не отец ребенка. Что она пыталась приписать ему отцовство. Но обстоятельства были необычными. В ту ночь, когда Фиона лежала без сна и молилась, чтобы новость оказалась страшным сном, она приняла несколько очень важных решений.
