Она прикусила губу, разрываемая между чувством долга, любовью и надеждой.
Ратлидж понял, что наконец нашел ключ от молчания Фионы Макдоналд. Кое-что было для нее дороже жизни — даже ее собственной жизни. Мальчик. Ребенок.
Он очень удивился, когда Фиона вдруг спросила:
— Вы способны убить кого-нибудь ради меня? Если нет, любые обещания бессмысленны.
Ответ она прочла на его лице.
— Да. Вряд ли вы убьете… — с бесконечной грустью проговорила она.
Он ждал, но Фиона больше ничего не сказала. Не объяснилась, не стала извиняться за свой вопрос.
— Вы доверяете констеблю Маккинстри? — спросил Ратлидж, нарушая затянувшееся молчание.
Фиона удивилась:
— Да… наверное. Почему бы мне не доверять ему? Он хотел на мне жениться.
Хэмиш сказал: «Если он женится на ней, то получит опеку над ребенком. Может, с этого все и началось — с ее отказа?»
— Почему вы не вышли за него? — спросил Ратлидж. — Тогда у Иена появился бы настоящий отец.
— Я не хотела замуж. Не хотела просыпаться утром и видеть его лицо рядом на подушке. Как и чье-нибудь еще лицо. Я не люблю его. Свое сердце я отдала только однажды. И больше не хочу. Мне слишком больно!
Ратлидж невольно подумал о Джин. Да, любовь ранит гораздо больнее, чем следует.
Фиона сложила ладони вместе:
— Вы когда-нибудь строили карточный домик? Я строила… когда жила у Дэвисонов. Рано или поздно такой домик падает. Вот в чем трудность, Иен Ратлидж. Как не дать домику рухнуть? Как я ни стараюсь, у меня ничего не получается. Мальчику будет лучше, если он вырастет, ненавидя меня… или даже забудет мое имя и лицо. Я не хочу, чтобы карточный домик рухнул.
— Вчера кто-то пытался меня убить, — неожиданно для себя признался Ратлидж. Он не собирался ничего говорить Фионе. — Кто-то стрелял в меня, и не случайно. Он целился и чуть не попал. Может быть, таким образом меня хотели предупредить. А я не могу ответить тем же, потому что не знаю, кто это был! Чьей еще жизнью вы готовы рискнуть ради вашего сына?
Фиона зажмурилась, потом заставила себя успокоиться:
— Вы взрослый человек. И можете дать сдачи, даже в темноте. А маленький мальчик не может. — Ее глаза наполнились слезами. — Не хочу, чтобы вы умирали. И сама не хочу умирать. Но придется… Помоги мне, Господи!
Ратлидж вернулся в отель, на него черной тучей навалилась тоска. Спустившись в телефонную будку, он приступил к долгому и утомительному делу. Ему предстояло найти поместье в Суссексе, где во время войны размещали раненых. Саксхолл или Саксуолд.
Саксхолла в справочнике не нашлось, зато Саксуолд был.
Целый час он разыскивал тех, кто служил в госпитале. Главным образом его интересовали старшая медсестра или главный врач. Сначала он нашел одну медсестру, которая дала ему телефоны еще трех. Последняя навела его на след Элизабет Эндрюс.
Еще через полчаса Ратлидж говорил с мисс Эндрюс. Во время войны она была старшей медсестрой в отделении тяжелораненых, теперь она служила в госпитале в Кембридже.
Ее голос на том конце линии раздавался четко, как будто она находилась совсем рядом.
Ратлидж объяснил, что ему нужно:
— Я ищу людей, тех, кто дружили с капитаном Робертом Бернсом, который лечился в Саксуолде в тысяча девятьсот шестнадцатом году. Он пробыл там почти месяц, а потом выписался и уехал восстанавливать силы в Лондон.
— Да-да, я помню капитана Бернса, — ответила Элизабет Эндрюс с легким йоркширским акцентом. — Очень он был симпатичный. Потом говорили, что он вернулся на фронт и его убили. Как жаль!
— В самом деле жаль. В Лондоне или в Саксуолде капитан Бернс познакомился с некоей Элинор Грей. Вы ее помните?
— Я думала, вас интересуют другие раненые, которые дружили с ним! Понятия не имею, кто такая Элинор Грей, инспектор. Я не могла тратить много времени на посетителей. На моем попечении находились тяжелораненые.
— Вообще-то меня интересует один конкретный человек, и я должен выяснить, сам ли капитан Бернс познакомил с ним Элинор Грей или, наоборот, Элинор Грей познакомила с ним Бернса. Если они познакомились через Бернса, возможно, тот человек тоже проходил лечение в Саксуолде.
— Теперь понятно. Ну, поскольку той женщины я не знаю, давайте начнем с пациентов. В то время у нас в Саксуолде на излечении находилось довольно много офицеров в тяжелом состоянии, они друг с другом почти не общались. Во всяком случае, недостаточно для того, чтобы подружиться. Следовательно, вас должны интересовать люди, которые могли передвигаться самостоятельно и принимать посетителей. По-моему, их было человек двадцать. Из них капитан Бернс дружил с тремя или четырьмя.
Она назвала ему имена и рассказала, куда каждый из них был ранен. У трех недоставало руки или ноги. Их Ратлидж сразу вычеркнул. Миссис Реберн сказала, что не могла сразу определить, куда был ранен мужчина, который постучал к ней в дверь. Четвертый был слеп.
Стараясь скрыть разочарование, Ратлидж попробовал зайти с другого конца:
— У вас проходили лечение военные, которые служили в Палестине?
— У нас в самом деле лечился один офицер из Палестины… разведчик. Он был офицером разведки, его отправили домой в тяжелом состоянии. Кажется, он попал в плен к туркам, его зверски пытали. Откровенно говоря, мы больше опасались за его рассудок, чем за тело. Он не помнил, кто он, и то буйствовал, то молчал, то настороженно смотрел на всех исподлобья. Стоило ненароком дотронуться до него, и он мог наброситься, молниеносно, как змея. Наверное, думал, что снова попал в плен. Мы держали его в отдельной палате наверху, под крышей, где он не мог беспокоить других пациентов. Как только капитан Бернс стал лучше ходить, он стал заботиться о самых тяжелых больных, писал за них письма и так далее. Капитан пробовал включить в число своих подопечных и майора Александера, хотя после тяжелого ранения в спину ему трудно было подниматься по лестнице.
— Его фамилия Александер? А как его звали, вы не помните?
— Извините, нет. Он несколько раз говорил мне, что его зовут Зандер Холланд, но, когда его к нам привезли, на его именном жетоне было написано только «Александер». Мы не удивлялись, тогда доставляли многих вообще безымянных. Позже, когда майор пошел на поправку, его перевели в другой госпиталь. Мне говорили, что он совсем поправился. Приятно было слышать. Один врач, который приезжал к нам консультировать ожоговых больных, потом занимался им в другой больнице…
— У него были ожоги?
— Да, наверное, остались после пыток… Ожоги по всему телу.
«Бедняга!» — подумал Ратлидж.
— Вы не помните, в каком полку он служил?
— Я же вам сказала. Как только ему стало лучше, армейское начальство сочло нужным его перевести.
