— Нет, Виктор Вениаминович. Я уже знаю о происшедшем. Примите мои соболезнования.
— Что?!. Ах, вы об этом. Да, конечно, это так ужасно… спасибо. Но я к вам по другому делу. Моя жена, Анна… Она до сих пор не вернулась домой. Не позвонила, не оставила записки. Где она может быть?
— А почему вы меня об этом спрашиваете? Вы вроде бы не нанимали меня за ней следить.
— Да, конечно. — Голос его звучал растерянно. — Но я почему-то подумал, что вы мне сможете дать дельный совет.
— Разумеется, — с трудом подавляя набегающую волну бешенства, процедила я. — Процедура в таких ситуациях стандартная: сначала обзваниваете всех знакомых, потом — все больницы, потом — все морги. Где-нибудь она да найдется.
— Что вы такое говорите?
— А что вы еще ожидали от меня услышать? Извините великодушно, но больше я вам ничем не могу помочь. Да, а Дима, надеюсь, у вас?
— У меня.
— Виктор Вениаминович, простите, но я дам вам еще один совет. Имейте такт не устраивать при сыне истерики по поводу того, что ваша жена где-то загуляла.
Я дала отбой, не дожидаясь его реакции. Он уже не мой клиент — можно хамить сколько угодно.
И вот я лежу без сна, а мысли все крутятся и крутятся в моей голове.
Над равниной взошла луна. Она была ярко-оранжевая и неправдоподобно большая. Ее тусклый свет осветил силуэт индейца, лежащего около потухшего костра. Веки индейца слабо дрогнули, шевельнулись пальцы. Он открыл глаза. Сколько часов пролежал он так? Его дыхание было прерывистым, загорелое лицо осунулось, в горле пересохло. Он попытался встать на ноги, но тело было непослушным, словно набитым ватой. С большим трудом удалось ему подняться. Неверными шагами он направился в сторону аккуратного небольшого домика, крытого соломой. Дойдя до веранды, он тяжело присел на крыльцо, обернулся в сторону входа и что-то крикнул низким гортанным голосом. Тотчас же из двери вышла молодая женщина. Казалось, она только и ждала, когда ее позовут. Она посмотрела на индейца спокойным внимательным взглядом больших темных глаз и, ничего не говоря, вновь скрылась в комнатах. Через несколько минут она вышла, уже неся в руках небольшой, оригинальной формы глиняный сосуд с горячим варевом. Индеец бережно принял сосуд у нее из рук и начал жадно пить, обжигаясь и давясь. С каждым глотком словно огонь разливался по его жилам. Постепенно тяжесть из головы стала уходить, перестали дрожать руки, посвежело лицо. Сделав последний глоток, он отставил сосуд, легко поднялся и, улыбнувшись, притянул к себе женщину…
Я проснулась от неприятного толчка в сердце. Сонные грезы вмиг улетучились, и память безжалостно вернула меня к реальности. Я взглянула на часы. Было девять утра. Какие-то еще неожиданности готовит мне наступающий день?
Я приготовила кофе, добавила в него каплю коньяку, села на кухне и задумалась. Никакой версии относительно убийства Марины Алексеевны я составить пока не могла. Слишком мало было информации. Только одно мне представлялось совершенно очевидным — наличие связи между этим убийством и ограблением Денисова. Но почему он повел себя так странно? Какую тайну скрывал его сейф? Может быть теперь, в свете последних событий, он пересмотрит свои взгляды на степень секретности этого таинственного содержимого? Если бы я знала, что у него украдено, появилась бы возможность составить некую логическую цепочку, которая подтолкнула бы меня к правильному решению трагической загадки. Похоже, я слегка поторопилась, позволив себе вчера довольно резкий тон в телефонном разговоре с Денисовым. Ну ничего, полагаю, это можно исправить. Надо позвонить ему и договориться о встрече. Не может же он быть настолько бездушен, чтобы отказаться помочь в расследовании убийства женщины, которая столько лет была его женой, которая была матерью любимого им сына. Моя рука уже потянулась к трубке телефона, как вдруг я осеклась. Стоп! Безумная мысль возникла у меня в голове. А что, если… Нет, мне не хотелось этому верить. Но все-таки — что, если он причастен к убийству? А ограбление его квартиры — просто фарс? Как замечательно: свидетелем ограбления становится не кто-нибудь, а частный детектив, им же нанятый. Время встречи назначил он сам. Его рассказ о звонках «молчунов» я не имела никакой возможности проверить: все только с его слов. Он категорически отказался вызвать милицию. Мне ничего не объяснил. Изо всех сил удерживал меня под столом. Грабители не убили меня (Танечка, ты что, и этим недовольна?) только потому, что были в масках и не опасались опознания? Конечно, такое возможно. И все-таки — слишком много странностей наслаивается одна на другую. Нет, с визитом к Денисову не надо торопиться. Если мое предположение верно, наша встреча насторожит его. Надо собрать побольше информации, чтобы мне было чем припереть его к стенке.
С другой стороны, не слишком ли я увлеклась? Может быть, все эти мысли — лишь результат моего внезапного разочарования в Викторе Вениаминовиче, слишком скорой смены очарованности на неприязнь? Безусловно, Денисов — человек с двойным дном. Но это еще не дает мне права обвинять его во всех смертных грехах.
Кофе остыл, я так к нему и не притронулась. Что же мне делать? Пожалуй, прежде всего не пороть горячку. И попытаться узнать побольше о Денисове и о Марине Алексеевне.
Зазвонил телефон. Из трубки раздался Димин голос.
— Татьяна, здравствуйте! Я только что от следователя. Мне надо с вами поговорить.
— Хорошо. Только лучше, наверное, не по телефону. Давай встретимся где-нибудь.
— Тогда в кафе «Ланселот», где мы познакомились.
— Идет. Через полчаса, нормально?
— Да. Я вас жду.
Я выплеснула холодный кофе — в кафе попью — и начала собираться.
Ровно через полчаса мы с Димой уже сидели под жиденькой тенью тента. Дима сильно осунулся, под глазами залегли глубокие тени. Казалось, что за одну ночь он повзрослел на несколько лет. Он держался спокойно, но было видно, что это спокойствие дается ему путем большого внутреннего усилия.
— Ну, рассказывай, что было у следователя.
— Да ничего хорошего.
— Ну а ты думал, вы с ним будете плюшки трескать!
— Да не в этом дело. Я всю ночь думал, вспоминал мельчайшие подробности, все, что может иметь какое-то отношение к делу. А он задал мне снова все те же вопросы, что мне задавали вчера, и никаких моих соображений выслушать не захотел. А напоследок сказал: «Говорю откровенно: дело — „висяк“. Нет ни отпечатков, ни орудия убийства, ни явного мотива преступления. Ничего даже не украли. Возможно, кто-то вломился по наводке, но твоя мама его спугнула. Вот он и выстрелил, отморозок чертов. Мы просмотрели дела об ограблениях: в вашем районе ничего аналогичного не было. Значит, наводчика не вычислить. Выводы делай сам». Я сказал, что это, возможно, был киллер. Он усмехнулся: «К простому преподавателю химии киллера подсылать не станут».
— Но в этом, он, пожалуй, прав. Хотя… Все зависит от обстоятельств.
— Вот именно, я хотел ему это объяснить. Но он мне дал понять, что разговор окончен. Дескать, позвонит, если что-нибудь прояснится. В общем, Таня, я хотел вас попросить самой заняться этим делом. Я понимаю, вы берете большие гонорары. Но я продам все ценное, что у меня есть, я уже подсчитал, этого должно хватить.
