– Если вы уже запустили механизм, советую переиграть все обратно, господин Евсеев. Если не ради себя, то хотя бы ради супруги и… дочери.
Правая рука Евсеева, лежащая на плече жены, сжалась в кулак, а левая стиснула перила так крепко, что белые лунки под ногтями посинели. Отстранив Марину, он сделал шаг к олигарху, и тут же был притиснут к стене, рванувшимися из-за спины Крешина охранниками. Их порыв был так стремителен, а желание показать, что они не напрасно едят свой хлеб так велико, что потерявшего равновесие Крешина развернуло на 90 градусов и унесло вниз, заставляя пересчитывать все девятнадцать высоких мраморных ступеней.
Последовавшую сцену можно было назвать немой всего несколько секунд. Тоненько вскрикнула Наташа, громко втянула воздух Марина, а опомнившийся раньше всех Михеев уже исчезал за распахнутой с грохотом дверью отделения. Растерянные секьюрити полными ужаса глазами обводили оставшихся на площадке людей, надеясь, что тело шефа, неподвижно лежащее на нижней ступеньке пролета, им только мерещится.
– Наташа, у тебя есть шприц?! – крикнул Евсеев, неведомым образом очутившийся внизу, и уже щупавший биение пульса на шее своего врага.
Скатившись колобочком по лестнице, Наташа выдернула из своей сумочки одноразовый пятикубовый шприц, и без долгих раздумий передала Евсееву, уже вытащившему какую-то ампулу из кармана халата. А потом молча наблюдала за тем, как умело он вводит лекарство прямо в сонную артерию Крешина, и начинает делать искусственный массаж сердца.
– Дыши, – отрывисто бросил ей Евсеев, указывая глазами на бескровные губы Виктора Николаевича. Привычка к абсолютному подчинению, выработанная за годы работы в операционной, не позволила Наталье Фроловой задаться вопросом: а надо ли вообще спасать этого человека от того, что он, по ее мнению, бесспорно заслужил. Она просто обхватила похолодевшие мужские губы своими и, зажав Крешину нос, начала гнать воздух в его, позабывшие о своих обязанностях, легкие.
Когда прослышавшие о случившемся белые халаты заполонили всю лестницу от первого до пятого этажа, Крешин уже открыл глаза, и слабо отмахивался от пытавшихся уложить его на носилки санитаров, бормоча, чтобы его оставили в покое. Грозил всем скорым увольнением, если его посмеют запереть в «этом клоповнике», и ссылался на дела государственной важности.
– Несите в неврологию! – Начальственно махнул рукой Евсеев по неистребимой привычке бывшего главврача. – И чтобы через час у меня была полная картина повреждений.
– Конечно, Валерий Павлович, – закивал его бывший зам, а ныне руководитель центра Семен Игнатьевич Бруковский. – Только, сначала я вам пропишу особый курс лечения за нарушение постельного режима. Немедленно вернитесь в палату!
* * *
– Почему он спас тебя? – Анатолий Васильевич Меранский поигрывал стоящим на прикроватной тумбочке пузырьком из-под лекарств. – А, Витюша?
– Не знаю, – поморщившись, ответил Крешин. Любое движение, любая мысль вызывали у него мучительные приступы головной боли. – Но это все только запутывает. А сейчас я ничего распутывать не в состоянии. И если вам, дядюшка, дороги моя жизнь и здоровье, очень вас прошу – идите-ка вы к черту с вашими вопросами…
– А еще какие будут приказания? – Меранский, криво усмехнувшись, аккуратно поставил на место пузырек.
– А еще я вас прошу, – очень серьезно ответил Крешин, – найдите этого Хуана. Подключите всех, кого сможете, но найдите.
– Мог бы и не говорить мне об этом. – Анатолий Васильевич по-стариковски медленно поднялся, и уже у самой двери повторил: – Я помню, что он пообещал тебя убить, если с его близкими что-нибудь случится. Пообещал убить, а вместо этого спас. Интересно почему?
* * *
– Почему? – Михеев, придвинул стул поближе к кровати, почти не скрипящей под возмущенно ворочавшимся Евсеевым.
– Что почему? – пробурчал тот в ответ, возмущенный ультиматумом бывшего зама.
– Почему ты спас его, Валера? – На лице Михеева ясно читалось недоумение, пополам с затаенной болью.
– Потому что я не знал, что сделали бы с Хуаном в случае его смерти. Могли бы отпустить, а могли бы и… Не хотел я рисковать, понимаешь?
– Это ты сейчас придумал, в оправданье. – Леонид Всеволодович поднялся, и тремя шагами пересек палату. – Я знаю тебя тридцать пять лет. Скажи лучше, что у тебя просто рефлекс сработал.
– Наверное, ты прав… – Валерий Павлович глубоко вздохнул. – Знаешь, я когда ему массаж сердца делал, примерно то же самое подумал. А еще подумал, что убить человека, наверное, смогу, а вот отказать в помощи – нет. Да, он заслуживает такого конца, но… Черт! Ну, не смог я! Видать, вправду рефлекс сработал. И нечего на меня так смотреть.
– А я и не смотрю. – Михеев отвернулся к окну, за которым угасали уже дневные краски.
– Я все понимаю, Леня, – очень тихо проговорил Евсеев, отворачиваясь к стене. – Прости меня.
– Господи, да за что прощать-то, Валера? Это ведь ты остался в коридоре, а не я…
– Кстати, а Марина с Наташей все еще в коридоре сидят? – попытался сменить тему Евсеев.
– Сидят, – кивнул Михеев. – К тебе Бруковский только по одному заходить разрешил. А они никак уйти не могут не попрощавшись…
– Ты с ума сошел, Леня! Почему сразу не сказал?! Какой-то сопляк будет еще мне указывать, когда и сколько посетителей принимать? Ну-ка быстро зови их сюда. Попрощаются, и забирай их к чертовой матери. То есть, по домам развози…
– Смотри, потом со своим замом сам разбираться будешь, – усмехнулся Михеев, открывая дверь. И призывно махнул рукой.
Добровольные сиделки не заставили долго ждать себя, и в маленькой палате сразу стало тесно. Михеев аккуратно прикрыл дверь, чтобы бдительные медсестры не заметили столпотворения, но она тут же снова распахнулась. На пороге появился Павел Челноков, и обвел всех ищущим взглядом.
– Простите, а вы случайно не знаете, где Ника? – спросил он Марину Евсееву, убедившись, что предмет его постоянной тревоги в палате отсутствует. – Я целый час просидел у запертой квартиры. Думал, она с вами в больницу поехала… Так ее здесь нет?
– Нет. – Марина Евсеева растерянно оглянулась на мужа, как будто искала поддержки, и бессильно опустилась на кровать.
– Нет, – в один голос ответили Наташа и Леонид Всеволодович.
– Нет… – Сглотнул подступивший к голу комок Валерий Евсеев. – Ее здесь нет.
– А вы знаете, где она? – Павел почувствовал не ладное, но вопреки всему понадеялся, что ошибся.
– Не где, а у кого, – мрачно бросил Евсеев. – У господина Крешина, которого я сейчас очень хотел бы увидеть…
Глава шестая
«Великого гуру» я, вопреки ожиданиям, увидела сразу. Не понадобилось даже входить в дом. Иннокентий Бекетов находился тут же, во дворе, и плавными движениями проглаживал очередную ледяную богиню горячим утюгом. Под этими страстными ласками голубовато-серая муть льда терялась, и фигура представала в истинном блеске божественной красоты. Лицо Великого гуру, находившегося, похоже, в состоянии близком к пресловутой нирване, являло собой крайнюю степень просветления. Да что там лицо! Даже его мощная боксерская спина излучала благость каждым сантиметром телогрейки. Единственной деталью, напоминающей о превратностях земной жизни, были черные синяки, заливавшие оба глаза любителя ледяных фигур – последствие удара в переносицу, полученного от бомбеевского секьюрити.
