– Не вижу смысла его искать. Ты все равно не выпустишь нас.
– Ошибаешься, Валера, ошибаешься. – Меранский принялся расхаживать вдоль окна, не спуская глаз с сидящего на стуле Евсеева. – Слово тебе даю, что Хуана выпущу. А своего слова я еще никогда не нарушал. К тому же, он мне понадобится на воле.
– Интересно, для чего?
– Чтобы держать в узде одного очень строптивого ученого. Да-да, гражданин Евсеев. Не в моих правилах разбрасываться ценными кадрами. Что-то работы у меня в последнее время застопорились, и раз уж ты ко мне попал, то отсюда теперь не выйдешь. А Ника и Хуан… Две живых гарантии твоих плодотворных исследований даже лучше, чем одна. Ведь если ты откажешься, они перестанут быть живыми. Таким образом, я убиваю двух зайцев: спасаю своего племянника, и получаю в распоряжение твои мозги. Вот и все. Так что можешь не сомневаться, – сумеешь вылечить Виктора, Хуана я отпущу.
Свою речь Меранский закончил равнодушным кивком, как будто потерял к пленнику всяческий интерес, и получившие отмашку секьюрити грубо потащили Евсеева к двери. Но он все-таки успел бросить взгляд на лежащего под смертельной капельницей Хуана, и услышать усиленный динамиками голос:
– Даже если лекарства не существует, найди его, папа. Успеешь ты до того как я… или не успеешь, – это не важно. Просто, пусть оно будет, на случай если этим… – Хуан вставил несколько испанских слов, – удастся осуществить задуманное. Не мне, так другим пригодится…
Слова сына стояли в ушах Валерия Евсеева весь извилистый путь по знакомым и, в то же время, незнакомым коридорам извлеченной из забвения секретной лаборатории. «Да уж, лейтенантик денег не пожалел, – думал он, шаркая по стерильно-белым полам. – Интересно, кто же согласился его инвестировать? Если даже ГБ не знает… или все-таки знает?..»
Его втолкнули в одну из многочисленных дверей и, щелкнув замком, оставили рассматривать небольшую комнату, здорово смахивавшую на одиночную камеру со всеми удобствами. Единственным достойным внимания объектом, кроме заинтересовавшей ученого откидной кровати, была еще одна дверь, с большим круглым вентилем вместо привычной ручки. «Куда ты, братец, денешься с подводной лодки «Курск», – пробормотал Евсеев, отработанными до автоматизма движениями вращая вентиль. – Посмотрим, что мне оставили для работы…» На десятый оборот дверь с тихим «П-ш-ш» открылась, и Евсеев прошел в дезинфекционную камеру. Однако вместо привычных струй обеззараживающего раствора в него со всех сторон ударили ослепительно-голубые лучи, и низкий гул заставил каждую мышцу болезненно завибрировать. «А вот это – что-то новенькое, – продолжал монолог бывший сотрудник засекреченной лаборатории. – Совсем я от жизни отстал». Дождавшись наступления благословенного полумрака и тишины, Евсеев открыл следующую дверь и, перекинув ногу через высокий порог, шагнул в лабораторию. «Здесь и заблудиться недолго, – плутая в нагромождении приборов и лабораторных столов, усмехнулся ученый. – Такое богатство – да в мирных бы целях…»
– Осваиваешься? – Донесшийся с порога знакомый голос превратил Евсеева в соляной столб.
– Какой чудный выдался денек, – поделился Евсеев со стоящим на полке микроскопом, когда сердце, пропустившее несколько ударов, вернулось к нормальному ритму. – Встреча за встречей. Сначала один знакомый тридцатилетней давности всплывает. Как и положено дерьму. Потом другой…
– Не рановато ли, Валера, меня с дерьмом мешать? – Леонид Всеволодович Михеев быстрым шагом пересек лабораторию, и замер напротив Евсеева, опираясь о лабораторный стол, разделивший бывших друзей.
– Нет. Не рано, – снова обратился к микроскопу Валерий Павлович. – А я-то все гадал, как мог Меранский, ни бельмеса не смыслящий в вирусологии, додуматься до того, что для продолжения проекта «РК-46» нужно вытащить вирус из Хуана. Может, расскажешь, как дошел до жизни такой? Мы ведь, кажется, друзьями были?.. Что сделало с тобой время, если ты, не моргнув глазом, отправил «на материал» сына своего единственного друга?
– Друга? – задумчиво переспросил Михеев. – А задумался ли когда-нибудь этот самый «друг», каково Леониду Михееву было чувствовать себя всегда вторым? Тебе эти стены память не освежили? Ты получал руководство проектами, а я вечно был у тебя на побегушках. Еще в институте о тебе говорили как о «восходящей звезде», а я свой красный диплом мог на стенку в туалете повесить! Тебя рвали друг у друга из рук самые престижные НИИ, а я чуть в запой не ушел, когда меня по твоей просьбе взяли сюда «довеском». А твоя Маришка?! Да я в любви ей объясниться не мог, потому что она смотрела на тебя, как на Бога. А работа на Кубе? Даже вернувшись, ты умудрился сразу возглавить этот чертов диагностический центр! Я спать спокойно не мог, глядя, как ты, раздувшись от важности, пожимаешь руки своим ВИП-пациентам, и притворно сочувствуешь моей невостребованности. И неужели ты думаешь, что когда после стольких лет забвения мне выпал шанс получить в свое полное распоряжение эту лабораторию, я мог отказаться?..
– Господи, что ты несешь, Леня? – Пораженный, Евсеев оторвался от созерцания микроскопа, и устало провел по лицу. – И это ты в себе тридцать лет копил?
– Ты даже сейчас умудрился меня обскакать, – не слыша ничего, Михеев продолжал изливать желчь пополам с болью. – Только что Меранский сказал мне, что если ты вылечишь Крешина, то возглавишь лабораторию, а я опять окажусь под тобой. Как тридцать лет назад. Как всегда. Я ведь только-только перестал тебя ненавидеть! Когда ты остался без кола, без двора… И даже сочувствовать начал. Но ты снова умудрился вывернуться! Господи, ну почему?!
– Наверное, потому, что никогда не предавал своих друзей, – задумчиво проговорил обвиненный во всех смертных грехах Евсеев. – И не отдавал их детей на заклание, пустив одного «на материал», и оставив вторую превращаться в ледяную статую. Это ведь ты приезжал за Хуаном в «Белозерское братство»?
– Приезжал, – уже почти нормальным голосом ответил Михеев, разрывая липкие тенета воспоминаний. – И когда увидел там Нику… Ты не поверишь, но у меня сердце в пятки ушло. Она так похожа на Маришку… Я попытался увезти ее оттуда, но не сумел. Нас вместе с водителем было трое, а этих чокнутых братьев – тридцать. Так что сделать я ничего не мог… Павел Челноков уже позвонил кому следует, и в «конторе» все завертелось. Хорошо, что другой «кто следует» позвонил Меранскому, и мы успели забрать Хуана.
– И ты говоришь это мне?! – С силой брошенный микроскоп, описав широкую дугу, лишь на полмиллиметра разминулся с головой Михеева.
– Не делай глупостей, Валера! – голос Леонида Всеволодовича надломился. – Подумай лучше о сыне.
– Ты уже за меня о нем подумал! – Евсеев медленно наступал на пятящегося однокурсника. – Мне теперь терять нечего!
– Ты что, думаешь, здесь нет телекамер?! – Михеев мотнул головой в дальний верхний угол. – Сейчас от охраны не повернуться будет.
– Ничего, я успею, – усмехнулся Евсеев, и от души въехал бывшему другу в челюсть. И, прежде чем охрана ворвалась в лабораторию, успел проделать это фокус еще несколько раз.
