– Ты полагаешь, что я не думал об этом? – захмелевший Михеев предпринял робкую попытку подняться, но затекшие в неудобной позе ноги повиновались хозяину крайне неохотно. – Как говаривал Остап Бендер: «мне моя жизнь дорога как память». И с нею я не собираюсь расставаться даже ради тебя – моего ненавистного друга. Но ведь все мы под богом ходим! А лейтенантику уже не двадцать пять… И сердце у него совсем не пламенный мотор, и печенка шалит, и… Пока ты будешь работать над препаратом, глядишь, и еще какая-нибудь неприятность с ним случится.
– Вроде той, что ты устроил его племяннику? – невинным голосом поинтересовался Евсеев, испытывающе глядя на Леонида Всеволодовича.
– Ты всегда был догадлив, Валера. – Разбитые губы Михеева скривились в улыбке так, что вновь проступили алые капли. – Чертовски догадлив. Видишь, я теперь в твоих чистых руках. Стоит тебе только захотеть, и лейтенантик закопает меня глубже этой лаборатории. Причем, живьем. В общем, если ты мне веришь – действуем по моему плану. Если нет…
– То ты меня закопаешь, – понимающе хмыкнул Евсеев, – чтобы не болтал. Прямо сейчас.
– Да Бог с тобой, Валера. Даже если бы я и решил тебе рот заткнуть, то при натыканных тут камерах этот номер не пройдет. За твою драгоценную жизнь Меранский меня закопает на ту же самую глубину.
– Ну, не мне тебя учить, как одним уколом человека на тот свет отправить. Потом соврешь, что колол меня от сердца…
– Не все так просто, дорогой. Меранского обмануть – не литр спирта выпить. Он тут такое дознание проведет… Кстати, ему даже допрос с пристрастием не понадобится. Достаточно будет накачать меня нашим «зомби», и я тут же все ему выложу. В том числе и то, что он нем думаю. – Леонид Всеволодович снова опустился на пол, на этот раз привалившись к стене рядом с Евсеевым. – Ну, а уж после того, как он это услышит…
Михеев замолчал, уставившись в глазок телекамеры, и с сухим смешком продолжил:
– Господи, Валера, если бы кто-нибудь еще месяц назад сказал, что мы будем на полном серьезе обсуждать, кто кого глубже закопать может, ты бы ему такие физиопроцедуры прописал…
– Да не собираюсь я тебя никуда закапывать, – вяло сообщил другу Евсеев. – Мне даже душить тебя расхотелось. Так, морду набил бы, и все. Ты на меня сегодня столько всего вылил… Хоть сейчас в душ – отмываться.
– За этим дело не станет. Все удобства у тебя будут.
– Бред какой-то.
Вокруг двух сидящих на полу мужчин петлей затягивалось молчание; даже тиканье часов не нарушало ватную тишину. Лишь электронное табло рисовало портрет времени светящимися алыми росчерками. Прямыми и однозначными, как выбор, перед которым каждому когда-нибудь придется встать.
– А ты, правда, Марину любил? – Тишина, поджав хвост, бежала от вопроса Евсеева.
– Почему в прошедшем времени?
– Что, до сих пор?!
– Не боись, не отобью. – Кислая мина проступила на лице Михеева. – Уж если за двадцать лет твоего отсутствия у меня ничего не получилось… И вообще, я – женатый человек. Только не хмыкай так, не хмыкай! За Маринку свою можешь не беспокоиться. Есть у меня отдушина. Но упаси тебя Бог сказать об этом Дине! Не посмотрю, что ты мне друг…
– Ненавистный?
– Ненавистный, – кивнул уже основательно осоловевший Михеев. – Кстати, отличное словосочетание: «ненавистный друг». Так вот, я тебе, ненавистный друг, уже всю свою подноготную выболтал. На три пожизненных хватит. И – на принудительную кастрацию. Ладно, кончаем лирику. Ишь, расселся! Арбайтен давай… Вари свое спасительное зелье. Только припоздай чуть-чуть. Чтобы этой олигархической сволочи помочь уже не могло. Друг ты мне, или не друг? А я к этому времени уже буду готов когти рвать. Чего смотришь на меня? Да, я пьяный, ну и что? Главное до двери дойти, и охрану позвать. Пусть отстегивают тебя, дармоеды. Только я тебя прошу, Валера, веди себя тихо. Смысла нет бучу поднимать. Пока ты не выдал на гора лекарство, с тебя пылинки сдувать будут.
– Наклонись-ка поближе, Леня, – Евсеев окинул взглядом лабораторию в поисках притаившейся телекамеры. – Я тебе кое-что на ушко шепну. Не хочу напрасно рисковать. Даже если здесь только изображение передается.
– Да, Валера, – пробормотал Леонид Всеволодович, как только быстрый шепот стих. – Ты тоже умеешь ошарашивать.
Глава десятая
Когда в дверь нашего нового жилища забарабанили тяжелые кулаки, Павел подхватился с места и, одним движением выдернув из-за пояса пистолет, ссуженный сыну подполковника Челнокова «одним из батиных сослуживцев», на цыпочках подкрался к двери.
Почти сутки мы обрывали телефоны сначала в ординаторской диагностического центра, потом, вопреки уговорам заведующего, – в собственной квартире. Но единственным результатом массированной телефонной атаки стало подтверждение самых мрачных предположений: Валерия Евсеева никто не арестовывал – его просто похитили. И теперь этот настойчивый стук мог означать только одно – за нами тоже пришли. Я мысленно поблагодарила Бога, что мама под конвоем Эли отправилась за продуктами в ближайший супермаркет и, вооружившись единственным кухонным ножом, цыкнула на заколотившееся сердце.
– Кто? – Хрипота в голосе Павла показалась мне излишней. Неужели простуду подцепил после курса оздоровительных обливаний? – Ах, это вы…
В отличие от меня, Павел Челноков превосходно справился с замками и, пропустив в прихожую дядю Леню, быстро захлопнул дверь.
– У нас мало времени. – Михеев судорожно схватил Павла за руку. – Мы должны успеть!
– Что успеть, Леонид Всеволодович? – мое колотящееся сердце ухнуло куда-то вниз. – Что случилось?
– Много чего, ребята, случилось, – процедил сквозь зубы дядя Леня, и даже стекла очков не помешали мне разглядеть затопивший все его существо страх. – На рассказ времени нет. Просто идемте со мной. Мне не к кому больше обратиться. Я все в машине объясню. А оружие, Павел, прихвати. Оно нам понадобится.
Сидя в «Москвиче», летевшем вдоль припорошенного снегом проспекта, я слушала покаяние дяди Лени, и вместо того, чтобы испытывать страх за отца и брата, пыталась соединить в одно целое образ заштатного инфекциониста и разработчика сверхсекретного биологического оружия. Все, что рассказывал Михеев, казалось похмельным бредом помешанного на шпионаже подростка. Единственным якорем в зашатавшемся мироздании для меня оставался Павел, которого волновали чисто практические вопросы.
– Почему такой аврал? – нахмурился он, когда дядя Леня закончил свой научно-шпионский рассказ. – Вы, кажется, говорили, что собирались тихо-мирно подготовить побег. И вдруг бросаете нас на штурм ни много ни мало – сверхсекретной лаборатории, охраняемой… Сколько вы сказали там человек?..
– Двадцать три.
– Вот именно. Двое против двадцати трех, и убогий «Макаров» против АКМов. Или что там у вашей охраны?..
– Я не мог пойти в «контору». Там у Меранского свои люди, и мне они неизвестны. Наткнись я на них, и погубил бы все и сразу.
