Он решил никуда сегодня не выезжать. Позвонил в Саратов
жене, поговорил с ней так ласково, что наверняка укрепил в мысли об очередной
измене. Даже пообещал через пару месяцев забрать ее и детей в Москву. Политик
не должен отвлекаться, и семью, которая обязана быть, следует держать в
отдалении. Но сегодня ему хотелось — странное дело! — семьи. Уюта.
Сдают нервы.
Он просчитал свой жизненный путь года три назад, когда
понял, что только деньги уже не доставляют ему удовольствия. Тайная, подлинная
власть — это хорошо. Но и в бизнесе уже встали барьеры, выше которых не
прыгнешь. А чтобы кроить мир по своему вкусу, надо совмещать тайную власть с
властью государственной, нажимать на рычаги не из-за спины очередного
тупоумного политика.
Хайретдинов понимал все преграды на пути его амбиций.
Начиная с фамилии и национальности — много ли русских захотят иметь президентом
чужака? Но это лишь наполняло его азартом. Он станет более русским, чем любой
славянин. В конце-концов есть пример Сталина — какие бы ошибки тот ни допускал,
он до сих пор оставался для многих кумиром.
А он не повторит ошибок «отца народов». Он действительно
сделает Россию великой и могучей страной. С большим удовольствием Хайретдинов
взялся бы творить империю из другого государства, но, увы, материал не
выбирают. Что ж, через два года он будет спикером. Через четыре — президентом.
И его полюбят. Не смогут не полюбить.
Рашид Гулямович прошел в кабинет. Уселся перед разожженным
камином, налил рюмку коньяка, но так и не притронулся к ней. Сидел, глядя в
огонь, слушая мерное тиканье старых часов.
Все будет хорошо. Все идет правильно. Жертвы неизбежны, но
лучше уж десяток-другой, чем миллионы. Цель оправдывает средства, что бы там ни
говорили.
Наверное, он смог успокоить себя. Тоска исчезла, отпустила.
Хайретдинов даже вздохнул нарочито шумно и потянулся за рюмкой… Замер.
Он больше был не один.
У окна, спиной к нему, стоял человек. Невысокий, плотный,
черноволосый, кривоногий голый мужчина.
Рашид Гулямович издал слабый, пискливый звук.
Мужчина повернулся. Знакомое лицо… господи, кто же это?
— Я думаю, ты все понимаешь, и не будешь на меня в обиде, —
сказал мужчина.
Он прошел к столу, открыл верхний ящик. Неторопливо извлек
пистолет — «Беретту», красивую и дорогую игрушку. Передернул затвор.
— Кто ты? — прошептал Хайретдинов. Он уже понимал… кажется.
Мужчина улыбнулся — его улыбкой, дорогой, купленной у
специалистов по физиопластике, отрепетированной, вызывающей доверие и симпатию.
— Визирь.
Хайретдинов не удивился. Ни своему детскому, давно забытому
прозвищу, неожиданно произнесенному его голосом и из его губ. Ни тому, что не
было страха и обиды.
— Я пригожусь, — прошептал он, сам не веря в свои слова.
— Нет, — сказал Визирь.
Кабинет был большим, и грохот выстрела утонул в деревянных
стенах. Дом знал немало тайн и не испугался звука.
Тот, кто назвал себя Визирем, подошел к креслу. Секунду
смотрел в лицо, по которому сочилась тонкая струйка крови. Сквозь волосы на
лбу, опаленные близким выстрелом, темнела аккуратная маленькая дырочка.
Визирь перевел взгляд на рюмку. Взял ее, вдохнул аромат
коньяка, перебивая пороховую гарь и запах жженых волос. Сделал глоток. Потом,
морщась, стянул с вялого, словно живого еще, тела халат. Накинул на плечи,
подпоясался.
Чтобы снять штору с окна, ему пришлось забраться на стол.
Завернув тело, Визирь прошел к двери.
Старший охраны был в соседней комнате. Сам услышал, или
кто-то его позвал?
— Зайди, — коротко приказал Визирь.
Крепкий черноволосый парень секунду смотрел ему в глаза,
словно делая выбор. Что-то его смущало. Наконец он принял решение.
— Рашид Гулямович, вы стреляли?
— Да. Зайди, Фархад.
Охранник бросил лишь быстрый взгляд на завернутое тело. Лицо
его не изменилось. Он вопросительно посмотрел на Визиря.
— Ваша вина, — сухо сказал тот. — Куда вы глядели? Мне
пришлось убить его.
— Кто он?
— Это не должно тебя волновать.
Охранник пожал плечами. Похоже, ему не требовалось много
времени на то, чтобы взвесить все плюсы и минусы.
— Очень серьезная неприятность.
— И очень хорошая благодарность. Кому ты доверяешь из своих?
Фархад покачал головой.
— Никому нельзя доверять. Его будут искать здесь?
— Нет, — Визирь ответил так холодно и уверенно, что охранник
согласно кивнул.
— Я выйду в сад. Вы сможете подать… это… в окно?
— Да.
Охранник, не отводя взгляда от того, кого принимал за
хозяина, шагнул обратно к двери.
— Мне не нужен никакой шум, Фархад. Я не собираюсь списывать
этот труп на тебя.
Пока охранник обходил дом, Визирь оделся. Открыл тяжелую
раму, перекинул тело через широкий подоконник. Фархад молча принял груз из
темноты.
— У тебя будет большое желание заглянуть в лицо, — сказал
Визирь. — Не ошибись. Я сразу пойму, что ты это сделал.
— Тут слишком темно, чтобы смотреть в лица, — ответил
Фархад. — Не беспокойтесь, Рашид Гулямович.
Он вернулся минут через пятнадцать. Раскисшую землю копать
было нетяжело.
— Утром я проверю это место, — сказал Фархад, глядя в
затылок хозяина. Он сидел у камина, в том самом кресле. — Все будет хорошо.
— Кто еще слышал выстрел? — не оборачиваясь, отозвался
Визирь.
— Никто.
— Спасибо, Фархад.
Запах горелого пороха был уже не слышен. Фархад секунду
помедлил.
— Я протру пол, Рашид Гулямович.
— Напомни мне завтра, сколько я тебе должен, — ответил
Визирь, вставая.
Искушение предложить Фархаду еще более выгодную работенку
было велико. Но Визирь промолчал. Этот парень не убийца. Просто верный
сторожевой пес.
Убийца взглянул бы в лицо мертвеца — и разделил его судьбу.
11
Где-то далеко, за несколько кварталов, прошумела машина.
Ярослав приоткрыл глаза, словно надеясь поймать на потолке блик света. В
детстве он провожал так каждую ночную машину — окна его комнаты выходили прямо
на оживленную трассу. Какая таинственность была в этом отсвете чужой жизни —
людях, не спящих ночами, людях, имеющих машины.
