— У тебя нет власти надо мной, девочка, — сказал он.
Глаза Марии сузились.
— Пуля, приклад, нож в спину — это куда слабее твоей силы, —
сказал Ярослав. — Конечно. Но их я боюсь. А тебя — нет.
— Ты не можешь не бояться!
Заров покачал головой. Почувствовал, как гнется тело под
рукой.
— Высота, девочка, — он ждал, что в голосе прорежется
ненависть, но для нее уже не осталась места. Только усталость. — Двенадцать
этажей. Каждый заглянет в твои глаза. И ты узнаешь эти взгляды.
— Ты недостоин жить! — она завизжала, выдираясь из его рук,
но он удержал Посланницу Добра, медленно-медленно наклоняя ее над краем. — Вы
все — недостойны жить!
— Конечно. Несправедливо, что уж поделать, — он даже смог
улыбнуться ей. — Добро — такое славное оружие. Такое сильное.
Заров запрокинул голову. Что-то мокрое коснулось лица. Капля
дождя или снежинка. Еще одна.
Все-таки — снег.
— Надо пройти очень долгий путь, Мария. Чтобы не бояться —
ни добра, ни зла. Но ты этого не поймешь. Твой путь будет быстрым.
Он заглянул в ее глаза.
— Лети, девочка.
12
Снег, снег, снег…
Еще слабый, еще тающий в липкой грязи луж, еще неспособный
победить.
Заров обогнул бетонные блоки, разбросанные вдоль здания.
Ржавые петли арматуры уже затянул иней. Он прижался лбом к шершавому, ледяному
бетону, постоял, ожидая, пока уймется боль.
Но болело слишком глубоко внутри.
— Слава, — прошептал он. — Слава, ты об этом говорил? Да?
Что он увидел в свой последний вечер, что представил? Как
угадал победу — если это и впрямь победа?
— Все-таки — не она, — сказал Ярослав. — Уже немало, ведь
верно?
Снег все падал, и тишина сгущалась, близилась к той грани,
за которой он мог бы — услышать. Но еще многое было не доведено до конца, и не
было времени вслушиваться в шепот из-за грани. Заров обогнул бетонные надолбы,
скользя по подмороженной грязи, приблизился к телу.
Мария смотрела в небо. Глаза были открыты, снежинки таяли на
лице — и казалось, что Посланница Добра плачет. Пика арматурины, прошедшей
сквозь живот, глянцевито поблескивала в свете заходящего солнца.
— Нам не нужна такая любовь, — сказал Заров. — Уноси ее с
собой… в ад.
— Так уверен, что она пришла оттуда?
Ярослав обернулся.
Илья Карамазов держал пистолет опущенным, не целясь, но в
этой хватке было слишком много легкости и спокойствия.
— Уверен, — Ярослав посмотрел ему в глаза. — Ты в этом еще
убедишься.
Карамазов заулыбался.
— Наверное. Но ты — раньше, можешь не сомневаться. Где
Визирь и мальчишки?
Ярослав пожал плечами.
— Ищи.
Карамазов поднял пистолет, покачал дулом, словно решая, куда
стрелять. Тихо засмеялся:
— Боишься, писатель…
— Да.
— Какое это ощущение — стоять под дулом?
— Неужели самому не приходилось?
— Так — нет. Расскажи, ты ведь умеешь.
— Холодно, — просто сказал Заров.
— И все? — Карамазов казался разочарованным.
— Мышцы напрягаются. Словно надеешься отразить пулю.
На лице Ильи отразился легкий интерес.
— Забавно. Не щурься, я не стреляю в голову.
— Может быть — еще и улыбнуться?
Карамазов засмеялся-закашлялся, отступая.
— Остряк… Иди вперед. И не оглядывайся.
Заров не шелохнулся.
— Иди-иди, — добродушно сказал Карамазов. — Я не собираюсь
стрелять в спину. Мне нужен щит, и ты им поработаешь.
— Куда идти?
— Пока — вокруг дома. Медленно, прогулочным шагом.
Заров развернулся. Между лопатками тут же возник щекочущий
холодок. Но Илья действительно не стрелял, шел следом, шагах в пяти, только
грязь чавкала под ногами. Проходя мимо тела Марии, он на мгновение остановился
— и Заров услышал легкий хлопок. Он даже не сразу понял, что это был выстрел.
Лишь через пару секунд, когда бояться стало поздно.
— Не наложил в штаны? — полюбопытствовал Илья. — В нашем
деле необходим контроль. Особенно с такими дамочками.
— Тебе ее абсолютно не жалко? — замедляя шаг спросил Заров.
— Жалко. Она мне очень помогла, — в голосе Ильи сквозила
теплота. — Но ты понимаешь, Ярослав, тут ведь сопли неуместны. Слишком большие
ставки. Побыстрее, хорошо?
Они шли по стройке, и Заров непроизвольно цеплялся взглядом
за каждую мелочь. Строительный вагончик, почему-то покрашенный в бледно-розовый
цвет, гора обугленных досок, старый сломанный будильник, высунувший из лужи
смятый бок. Длинная лента застывшей смолы, сползающая по стене дома и
растекшаяся жирной кляксой. Делянка сверкающих осколков, торчащих из земли — их
и нарочно так не воткнешь, словно кто-то засеял стеклом усталую городскую
почву, и та, благодарная, отозвалась диковинным урожаем.
Его мир, его исток, его последняя арена.
Города, что созданы для съемок «Сталкера», земля, что
охотнее всего родит стекло, люди, готовые дарить свою правду, единственно
верную и любимую, всему миру.
Он уже об этом не расскажет. Не успеет рассказать.
Может быть, смогут другие.
Они завернули за угол.
— Стой, писатель, — сказал Илья.
Он подчинился, поднимая голову, вглядываясь в вечерний
сумрак. Мальчишки стояли у стены, упираясь в нее руками, сейчас — абсолютно
одинаковые, неотличимые друг от друга. Визирь, со своим маленьким пистолетом,
прохаживающийся в сторонке.
Все-таки захотел лично поставить точку…
— Хайретдинов! — негромко позвал Илья. Визирь дернулся,
оборачиваясь, но, видно, понял, что соревноваться в скорости с Посланником Тьмы
не стоит. Медленно опустил руку с оружием. — Вот так, — одобрил Илья. Он даже
не потребовал бросить пистолет — словно его забавляла сама мысль о попытке
сопротивления.
Мальчишки даже не шелохнулись.
— Иди к ребятишкам, — сказал Карамазов. Ствол ткнул Ярослава
под лопатку, и он подчинился. Встал между Кириллом и Визитером, оперся о стену.
Илья носком ботинка пнул его по ступням, раздвигая ноги. Поза стала неудобной,
безвольной. В такой позе не слишком-то подергаешься. Ярослав скосил глаза
влево, вправо. Поймал взгляды обоих мальчишек.
