— Не сейчас. Помоги.
Девушка протянула руку. Анна помедлила, прежде чем коснуться
ее.
КАК БУДТО ПАДАЕШЬ В БЕЗДНУ…
— Что я могу, — губы шевельнулись сами. — Чем помочь…
— Ты можешь все. Поддержи меня, — девушка перевела взгляд на
Шедченко. Парень спал… или был без сознания? — Он может уйти, Аня. Надо помочь
ему… немного…
ХОЛОДНО… ПОЧЕМУ ХОЛОДНО, КОГДА ЕЕ ГЛАЗА — СВЕТ? ПУСТЬ, ОНА
ОТДАСТ ВСЕ ТЕПЛО, ЕСЛИ ТАК НАДО…
Наверное, это был лишь короткий миг. Или короткий час. Анна
подняла глаза, когда их руки разжались. В пальцах была боль и холод — но в
глазах девушки по-прежнему теплел огонь. Возвращал силы.
Интересно, огню холодно — когда он горит?
— Алеша поправится, — сказала девушка.
На кармашке ее халата были вышиты буквы — «А. К.» Это был ее
халат, Анны Корниловой.
И лицо девушки было ее лицом.
— Почему я? — прошептала Анна. — Я… недостойна…
Девушка покачала головой. Коснулась ладонью ее щеки — и Анна
дернулась вслед быстро ускользающим пальцам, так тянется за человеческой рукой
бездомный котенок.
— Ты чиста.
— Нет…
— Отныне и навсегда — ты чиста, Анна.
— Я думала, ты вновь придешь мужчиной, — ее голос сорвался,
когда она поняла, что говорит, и о чем думает.
— Нет в этом разницы, Анна, — Она… он провел ладонью над ее
лицом, снимая страх. — Теперь все будет хорошо.
— Все будет хорошо, — прошептала Анна.
14
Поезд шел на удивление быстро. То ли порядка на железной
дороге стало больше (хотя с чего бы?) то ли просто везло.
Шедченко курил в темном холодном тамбуре. Лязгала вагонная
сцепка, за запотевшим стеклом уплывали вдаль огоньки Коломны. Через три часа
Рязань, еще через три — Сасово. К утру он доедет.
Смяв в пальцах окурок, Николай щелчком отправил его в
заплеванное мятое ведро. Поколебавшись, потянул из пачки еще одну сигарету. И
что с ним сегодня творится… весь на нервах. С вечера начала побаливать голова —
напоминанием о тех мучительных приступах, что порой едва не валили его,
здорового мужика, с ног. Потом вроде отпустило, но надолго ли…
Шедченко чиркнул зажигалкой. Так и всю ночь простоять
недолго. Забывая потихоньку про начинающиеся через сутки учения, просчитывая,
что ждет его в Сасово. А что… выйдет из поезда с красными глазами и помятым
лицом неспавшего человека. Сразу видно — переживал всей душой.
Мысль была противной и циничной, он поморщился, отгоняя ее.
Нечего загадывать худшее. Человек куда прочнее, чем можно представить. Сашка
поправится и еще потреплет нервы и сестре, и ему — далекому украинскому
дядюшке. Забрать бы их из этой глухомани, пристроить в Киеве, поближе к себе,
парня определить в училище — быстро бы дурь вышла. Только поздно уже,
раскололась страна, и все, кому не лень, находят отраду в патриотизме. Вот и
сестра: «я — россиянка»… Россиянка, в хвост и гриву, мать украинкой была,
папаша — вообще невесть кто. А все одно, поделили их, и немного же труда для
этого потребовалось.
Шедченко прислонился лбом к холодному стеклу. Опять начинала
болеть голова. Он стоял несколько минут, с ужасом чувствуя, как нарастает боль.
Не хватало ему этой мигрени, дамской болезни, от которой ни один врач никогда
не вылечит…
— Терпеть, — приказал он себе. — Тер-петь!
И боль словно послушалась, исчезла, всосалась куда-то в свое
тайное логово. Только в висках слегка ломило, но это ерунда. Шедченко даже
вздохнул, облегченно и растерянно. Все-таки надо поспать. Ничего он тут не
выстоит, в этом грязном, пропитанном туалетными ароматами, тамбуре…
— Полковник…
Шедченко обернулся. Надо же, как прихватило минуту назад —
даже не услышал, как кто-то вошел.
В паре шагов от него стоял рослый голый мужик.
Шедченко с трудом подавил гримасу. Ох, как не любил он таких
вот юродивых, с мычанием слоняющихся по вагонам, описывающих свои невообразимые
беды и болезни, сшибающих «штуки» с сердобольных пассажиров…
Но этот на попрошайку не походил. Слишком уж крепок, никто
такому не подаст. Да и шататься голым по вагонам чревато неприятностями. Псих?
А хорошее, кстати, зрение у психа. Разобрать в темноте
полковничьи погоны…
— Зажги огонек, — сказал мужчина. Не слишком напористо
сказал, но Шедченко почему-то повиновался.
Язычок пламени затрепетал между ними.
— Б-блядь… — прошептал Николай.
Человек с его лицом ухмыльнулся.
— Полковник, дай шинель набросить. Простывать нам не след,
верно?
— Ты кто такой? — Шедченко стал стягивать незастегнутую
шинель, не понимая, почему повинуется этому… этому…
— Подожди… — мужчина торопливо надел шинель, аккуратно
застегнулся.
— Нам сейчас только паники не хватало.
— Кто ты? — с нажимом повторил Шедченко. Первая оторопь уже
проходила.
— Я — это ты.
Часть вторая
Версии
0
Карамазов проснулся разбитым и несчастным. Вчерашний бред
лишил его сил… бред? Если бы. Он получил заказ от тьмы. Слуга превратился в
хозяина, хозяин — в слугу.
Как все было просто раньше. Странные сны приходили, когда
ему требовалось кого-то найти, превращались в легкое, спокойное знание. Он
выполнял работу, не особо задумываясь, что помогает ему — интуиция, подсознание
или какая-то сила. Мало ли тайн в мире — одни видят чужие болезни, другие
предсказывают землетрясения… он находит клиентов.
Расплата?
Илья впервые осознал, что там, за гранью яви, в пророческих
снах, выводящих его на жертву, было не только знание. Еще и воля… сломавшая его
в доли секунды. Потребовавшая служения. Шесть клиентов…
Он видел их всех. Как на ладони — шесть фишек, которые надо
убрать с игрового поля. Старый еврей… не им ли заняться первым? Москвич, и
сопротивление минимально. Впрочем и мальчик абсолютно беззащитен…
Карамазов скривился. Убивать детей — ну и работка. Ему
пришлось однажды убрать паренька, сына клиента — уж слишком цепко тот глянул в
его лицо. Но тот паренек был постарше, и он напросился сам. Нельзя смотреть в
лицо смерти. Запоминать широкие скулы и голубые глаза, поблескивающие от
контактных линз.
А этого мальчика жалко. Хорошо — не девочка, а то ведь,
увидев лицо, слишком нежное для пацана, он на мгновение испугался. Хоть этого
тьма не потребовала… спасибо ей.
