Анна кивнула.
КАК ОНА КРАСИВА… КАК ЧИСТА…
— Ты сейчас съездишь за одеждой для меня, — сказала Мария. —
А что-нибудь свое мне оставишь, чтобы не было слишком заметно…
Торопливо стянув через голову кофточку, Анна протянула ее
Марии. Подумав мгновение, начала снимать колготки.
— Хватит, — решила Мария. — Только ты поспеши. Возьми такси.
Анна послушно закивала. Посмотрела на стол, потом на Марию —
с жалобной улыбкой.
— Спасибо, я поем, — Мария натянула колготки прямо на голое
тело, стала надевать кофточку. Анна с трудом оторвала от нее взгляд.
Прошептала:
— Прости…
— За что, Аня? Ничего нет постыдного в красоте. И ты
красива, ведь ты — это я.
Анна замотала головой. Конечно, она была благодарна за эти
слова. Но она ведь понимала — не в ней свет… не в ней спасение мира. Она лишь
бледная копия, черновик, с которого сотворено чудо.
— Все хорошо, да? — спросила она.
Мария вздохнула. Анну словно резануло ножом от этого вздоха.
— Один из пришедших уже рядом. Он пришел со своим двойником,
и оба они хотят моей смерти.
Анна вздрогнула.
— Не бойся, — твердо сказала Мария. — Я могу постоять за
себя. Верь.
— Я верю…
— Сейчас ты сходишь домой, — повторила Мария. — Я дождусь
тебя.
Шедченко сидел на кухне. Сестра суетилась, собирая что-то на
стол.
— Я звонила утром, доктор сказала, что Саше гораздо лучше.
Что опасность миновала… — она торопливым, привычным движением вытерла глаза.
— Ты уж извини, так нахально тебя сорвала… я ужасно
испугалась. Сам знаешь, кроме как к тебе… — она вновь всхлипнула.
— Перестань, Таня, — Шедченко досадливо поморщился. Ох как
не любил он этих бабских причитаний — самообличительных и укоризненных
одновременно. «Ты один в люди выбился, ты мой защитник…» — Давно мне надо было
приехать. Уже забыл, как ты выглядишь.
Татьяна закивала.
— Сейчас, покушаешь, и пойдем…
— Танюша… — Николай запнулся. — Прости… ты помнишь, как я
родился?
Сестра растерянно посмотрела на него.
— Ну… мне семь лет было… помню, как тебя из роддома
принесли.
— Таня, у меня не было брата?
Татьяна молчала, замерев.
— Говори.
— Откуда ты узнал?
Шедченко почувствовал облегчение. Замешанное на злости и
непонимании. И все же это было уже не так страшно… не так чудовищно-ненормально
и неисправимо, как «эксперимент»…
— Его воспитывал отец? Так? Почему вы мне не говорили?
Сестра замотала головой.
— О чем ты, Коля? При чем тут отец? Костик умер, ему еще
года не было.
КОСТЯ…
— Мой брат?
— Наш брат…
Николай смотрел на сестру несколько мгновений, потом
уточнил:
— Мой брат-близнец?
Лицо Татьяны выражало полное непонимание.
— Нет, о чем ты? Он был на два года тебя младше. Ты не
помнил… а мама так горевала. Я старалась ей не напоминать, и тебе не говорила,
когда ты подрос. Сама почти забыла… прости, Господи…
Николай опустил глаза.
— Извини. Дурацки вышло.
— Коля, о чем ты? Откуда ты узнал? И почему «близнец»?
— Случайность, Таня. Встретил человека на улице… похож на
меня, как две капли воды. Вот… глупость такая подумалась.
Сестра слабо улыбнулась.
— Нет, Коленька… Ты один родился.
— Какие семейные тайны открываются… случайно, — Николай
потянулся к чашке. Да. Брат у него все-таки был. Но не близнец. И последняя
сумасшедшая попытка не поверить летит к чертям собачьим…
Двойник сейчас, наверное, уже был в больнице. Семи утра нет,
персонал еще не пришел. Он сделает то, что считает верным.
Интересно, насколько реально тело двойника? Не растает ли
труп в воздухе, когда то, что заменяет копиям жизнь, уйдет навсегда?
— Я не хочу есть, — сказал он, поднимаясь. — Одевайся, Таня.
Пошли.
— Коля, у нас утром плохо с транспортом…
— Возьмем машину. Да одевайся же ты! — первый раз Шедченко
закричал на сестру, с десяти лет заменившую ему мать. Таня отступила,
торопливо, послушно кивая. На мгновение Николая охватил стыд.
Но на стыд времени не было.
5
Ярослав проснулся. Поезд потряхивало на стыках, в окно бил
свет. Слишком яркий, невыносимо режущий. Он повернулся, посмотрел на
бесконечную степь. Серо-желтые мертвые злаки, холмистая гряда вдалеке, что-то,
слегка похожее на проселочную дорогу. Ярослав застонал — от разламывающей
голову боли, от невыносимой, бескрайней как пространство вокруг, тоски.
— Возьми… — Слава со своей полки протянул ему упаковку
анальгина. — И лучше две, одна таблетка не поможет…
— Давно… проснулся?
— С полчаса.
Он жадно проглотил таблетки, запил теплой, безвкусной
минералкой из открытой с вечера бутылки. Покосился вниз, на старуху. Та сидела
в той же позе, что и вчера, как будто и не ложилась. Древняя и равнодушная, как
сама степь.
— Ненавижу… это… — Ярослав кивнул на окно. — Здесь жить
нельзя…
— И здесь живут, — Слава пожал плечами. Он, похоже, уже
избавился от головной боли, но мятое лицо выдавало принятую накануне дозу.
— Это не жизнь…
— А как же твои татарские предки? — Слава усмехнулся. — Лук
за спину, и вперед, на лихом коне…
— Они потому и скакали, что пытались выбраться из степи, —
буркнул Ярослав. — Скоро там Саксаул?
— После обеда.
— Поговори с проводником, а?
Слава кивнул.
— Мы прекрасно понимаем друг друга. Поговорю.
Ярослав валялся на полке еще минут двадцать, пряча глаза от
света в грязной подушке, дожидаясь, пока схлынет боль. Слава успел сходить и
умыться, вернулся добродушным и посвежевшим. Пихнул его в плечо:
— Давай, поднимайся. Хватит страдать.
— Я хотел бы проснуться еще раз… — прошептал Ярослав.
