Теперь у нее болела голова. Анна с трудом разыскала на кухне
упаковку аспирина, разжевала пару таблеток. Не американский, ну да ладно.
Надо взять на работе упаковку анальгина.
Она знала, откуда эта тоскливая боль в груди, и стыд —
невыносимый, когда не хочется смотреть людям в глаза. Три смерти за одну смену.
Это уже не больница — это хоспис, приют для умирающих… которые должны были
жить. Телевидение рекламирует десятки форм парацетамола, словно название
«панадол» делает его эффективнее. Реклама средств от похмелья, реклама леденцов
от кашля…
А в трехстах километрах от Москвы умирают люди — потому что
нет мощных анальгетиков, современных антибиотиков, простейших кардиоблокаторов.
Точнее — есть все. Но по ценам, доступным немногим.
Анна не знала, понимают ли они, отказываясь покупать
лекарства, что обрекают себя на смерть. Скорее всего, нет. Слишком живы в
памяти времена, когда лечили бесплатно. Плохо ли, хорошо ли, но лечили. Честно
говоря — «попробуйте достать…» когда не было уж очень нужного препарата.
Но никогда не приходилось колоть анальгин вместо омнопона
больным, кричащим от печеночных колик.
Она оделась в маленькой прихожей, отряхнула щеткой светлый
плащ, минуту придирчиво смотрелась в зеркало. Ничего. Не скажешь, что слопала
вчера стакан коньяка. Просто усталая молодая женщина, одна из миллионов.
Пожалуй, даже, посимпатичнее многих.
И глупее, наверное. Четыре года работы врачом — и до сих пор
не может привыкнуть к смерти. Пусть там — лучший мир, но почему так жесток
этот…
Автобус был набит. Больницу построили на окраине, рядом со
старым номерным заводом (вот ведь додумался кто-то!) и уже полгода ей
приходилось ездить в компании рабочих. Когда-то смена начиналась раньше, и она
почти не пересекалась с этим потоком. А теперь то ли график у них сдвинули, то
ли рабочий день сократили.
Как ни странно, к этому требовалось привыкнуть. Дорогу не
замечаешь лишь тогда, когда люди вокруг незнакомы и безличны, не общаются между
собой. Если же их видишь каждый день, да еще по утрам, пока мысли не заполнены
прошедшим днем, то слишком быстро начинаешь воспринимать попутчиков как
личности. Пусть даже с ней не заговаривали (и чем она отпугивает случайных
ловеласов?) поневоле вслушиваешься и всматриваешься. На матюки Анна внимания не
обращала, в операционной от коллег такого наслушаешься, что любой пролетарий
покраснеет.
Говорили сегодня о политике, со всем подобающим словесным
обрамлением. Анна перестала воспринимать разговор уже через пару минут. Надоело
все это до безумия… Она стала смотреть на паренька, стоящего рядом в проходе.
Молодой, симпатичный, похожий на передовика-рабочего из советских фильмов. В
разговоры он обычно не вступал. Вот и сейчас ехал молча, глядя сквозь людей
куда-то в окно.
Интересно, могла бы она в такого влюбиться? А выйти за него
замуж?
И что бы сказали знакомые о муже-пролетарии?
Анне стало смешно и неловко. Она вдруг показалась самой себе
старой девой, перебирающей женихов «второй свежести». Дожилась…
Мимо сторонящихся (удивительно вежливо сторонящихся) людей
она стала пробираться к двери. Выскочила на остановке в гордом одиночестве,
оправила на ходу плащ. Здесь было ветрено и неуютно, перед этими унылыми
бетонными корпусами, воткнутыми неведомыми планировщиками на полпути от
микрорайонов к заводу. Зимними вечерами, когда темнело рано, она старалась не
ходить к остановке в одиночку.
Сегодня ночью по отделению дежурила Тоня, девчонка
совершенно безалаберная, но врач от Бога. Из тех, кто все делает спустя рукава,
а больной поправляется час от часа. Анне всегда казалось несправедливым, что
человек, ставший врачом случайно, и не испытывающий к профессии ни малейшего
уважения, способен на то, чему она и к пенсии не научится. Но что здесь
поделаешь…
Дверь ординаторской была заперта изнутри, Тоня, конечно, и
не собиралась утром обходить больных. Анна минуты две простояла, постукивая по
закрашенному белой краской стеклу костяшками пальцев, прежде чем внутри
завозились.
— Ой, извини, — сонно пробормотала Тоня, открывая. — Ты чего
так рано, еще без четверти восемь…
— Не спалось, — сказала, входя, Анна. Тоня была в одном
белом халатике на голое тело, растрепанная и жизнерадостная. Нюх у нее был,
совершенно гениальный. Придется ли ночью бежать к умирающему больному, она
знала с самого вечера. — Обход не делала?
— Делала, — Тоня улыбнулась, отходя к гардеробу и сбрасывая
халат.
— Да, с вечера. А записала на утро.
— Корнилова, не разыгрывай из себя начальство… — Тоня
втиснулась в джинсы, иронически глянула на нее. — Все в порядке, никто не ушел.
— А никто не собирается?
— Шедченко, — не задумываясь ответила Тоня. — Его на
гемодиализ надо сажать, сама знаешь.
Анна промолчала. Тоня тем временем закончила переодеваться и
замерла перед зеркалом.
— Кто еще потяжелел? — спросила Анна.
— А, по мелочи… — вывинчивая помаду отмахнулась Тоня. —
Новости смотрела вчера?
— Нет.
— В Думе приняли закон об усилении финансирования… — Тоня
плотно сжала губы, поморщилась, глядя, как легла помада, — …больниц. Так что
готовься лечить по учебникам. Добился все-таки узбек своего.
— Хайретдинов? Да что в нем узбекского, кроме фамилии?
— Имя, — невозмутимо отпарировала Тоня. — И восточная
экспансивность.
Анна секунду поколебалась, но все-таки ответила.
— Да нет в нем никакой экспансивности, восточной тем более.
Это на Кавказе экспансивность в крови. А он так, на публику играет. Ты чай
попьешь?
— Все равно молодец… Спасибо, до дома потерплю.
Она натянула курточку, закинула сумку на плечо. Глянула на
Анну — уверенная, подтянутая, симпатичная.
— Удачно отдежурить. За Шедченко приглядывай, остальные
потерпят. Хватит с нас вчерашней троицы, и так пропесочат в понедельник.
— Пока, Тонь.
Анна осталась одна. Стопка историй болезней на столе, тихо
закипающий чайник. Надо все-таки сделать обход. Тоня умница, но мало ли что.
Слишком неспокойно на душе. Холодно за окном, холодно в сердце.
Осень…
7
По сценарию шестая мотопехотная армия «синих» атаковала Киев
с северо-восточного направления. Это и впрямь было наиболее реально, повторяя
опыт второй мировой войны, когда советские войска освобождали Украину.
Полковник Николай Шедченко стоял над картой. Мысли были
где-то далеко, упорно не желая возвращаться к предстоящим учениям. Захват
Севастополя, оборона Крыма от российского флота, танковые атаки Винницы и
Львова… Бред. Если уж — не дай Бог, дойдет до войны между Россией и Украиной,
то все сценарии полетят к чертям. Вспыхнут волнения в Донецке, расколется
армия, и не поспешит прийти на помощь американский корпус, участвующий в
учениях…
