Тут Государь заметил брата и отвлекся от разговора. Владимир Александрович покачивался перед большим камином, держа передо ртом сложенные щепотью пальцы, будто собирался креститься, и судорожно думал. Думы его были не о великом искусстве живописи, и не о столь же великом искусстве кулинарии, хотя отчасти были связаны с ним, и даже не о судьбах династии: он думал о том, действительно ли Минни знала, что спаржа была отравлена, и не совершит ли он непростительной ошибки, избавившись от этого упоительного чувства чрезмерной сытости и снова возвратя себя в голодное состояние.
— Ники, возьми Тюря-джан и пойдите в детскую, поиграйте, — велел царь своему сыну и тот с неохотой встал и взял мальчишку в чалме за руку. — Поручик, сопроводите их на случай, если сыну эмира потребуется о чем-то попросить.
Великий князь заметил уходивших из зала наследников, и чалма с парчовым халатом на бухарском принце напомнила ему, что после завтрака он с Алексеем Александровичем и другими великими князьями должен нанести бухарскому эмиру ответный визит, а, значит, там его наверняка накормят. Владимир Александрович решительно сунул пальцы в рот. Вышколенный лакей невозмутимо подал великому князю мокрую салфетку.
— А я свой брат не травиль, — смущаясь своего плохого русского, сказал императору эмир. — У нас тоже так было принято — брат брата резаль, один на трон сидел. А я не резаль. И не травиль. Я их крепость Арк посадиль, они там сидят. Ты тоже брат крепость посади. Посмотри, у тебя же хороший крепость.
Эмир обернулся к окну.
— Да если его в крепость посадить, он там через неделю с голоду помрет, — рассмеялся царь.
Из Малахитового зала вышла Мария Павловна с генерал-адмиралом.
— Меня отравили, — сказал жене, тяжело дыша, Владимир.
— По-моему, ты просто обожрался, Вольдемар. Я сидела напротив, на тебя было страшно смотреть. Ты жрал как голодный фольк.
От жалости к пропавшему завтраку у великого князя защемило в желудке, и он бросил тоскующий взгляд на деликатно прикрытый шелковым каминным экраном очаг.
— Я тебе, Алексей, если что, завещаю свою царскую власть, — сказал он брату.
— Да что ты мне можешь завещать! — отмахнулся тот.
— Мне сегодня ночью приснился страшный сон, — сказал Владимир Александрович и, взяв под руки жену и брата, повел их прочь. — Будто бы я сижу сегодня за столом, а перед нами танцует кордебалет снежных хлопьев в корсетах. И вдруг одна из них подносит на подносе царю мою собственную голову, запеченную на болгарский манер как баранью, с маслинами в глазах.
* * *
— Ну, что тут у нас произошло? — спросил Путилин, заглядывая в гостиную.
— Вот, Иван Дмитриевич, — вышел ему навстречу Вощинин. — Ограбили бразильского секретаря. Проходите, кабинет вот здесь.
Начальники сыскной полиции — бывший и нынешний, проследовали в кабинет, где уже находились Жеребцов, чиновник министерства иностранных дел, пристав Бринкенгоф и сам бразилец с переводчиком Лабурдой.
— Про самих-то мазуриков ничего нового не известно, Платон Сергеевич? — спросил Путилин у Вощинина.
— Мы выяснили, что через несколько дней после Рождества их видели в доме китайского посольства. Я пытался осторожно выяснить у господина посла, не замечали ли они подозрительных лиц, на что г-н Шу Кинг-Шен тонко улыбнулся и сказал, что последние дни у него бывает много подозрительных лиц, в связи с чем он не имеет возможности ничем меня угостить. Зато генерал Ярошенко сказал, что в аккурат после Рождества его уже посещали два агента из сыскного — вылитые наши мазурики, — и расспрашивали о Патронном заводе.
— А что пропало? Я вижу, что часы на месте стоят, вот деньги под пресс-папье лежат.
— Аполлон Александрович, передайте, пожалуйста, господину Путилину список похищенного.
Жеребцов подал Путилину лист бумаги.
— Шапка польского бобра, — прочитал тот. — Два фунта жареного кофея.
— Посол говорит, — перевел реплику бразильца Лабурда, — что это не простой кофе, его прислали господину послу вместе с верительными грамотами.
— Положим, что так. Далее: мешочек с алмазами.
— Посол говорит, что алмазы были не весьма ценные.
— Ружье охотничье бельгийское. Русская винтовка казенного образца и ящик патронов к ней. Господи! Берданка-то им зачем понадобилась! — изумился Путилин.
— Берданка — ньет, — вдруг заговорил на ломанном русском сам разволновавшийся посол. — Винтовка ди сеньор Мосин. Мне подарено дюком гранди Владимир. Это segredo grandi.
Дальше посол перешел на свой родной язык и Лабурде опять пришлось вернуться в разговор:
— Господин Феррейра де Абреу говорит, что великий князь подарил ему эту винтовку лично, взяв с него слово, что она не попадет больше никому в руки.
— Теперь попадет, — хмыкнул Путилин. — Как пить дать попадет. Для того и крали. А мы с вами, Платон Сергеевич, наших мазуриков недооценили. Они вон как высоко работают. Я про эту винтовку слыхал. Представляете, сколько отвалит за нее серебряников Германия или, лучше, Англия. Да еще с патронами! Сразу и испытания полноценные провести можно. Больше ничего не пропало? Только то, что в списке?
— Еще две бутылки… и вся дипломатическая переписка, — сказал Жеребцов. — Я их не успел внести.
— Переписка? А где она лежала? Тут, в несгораемом шкафу? Так его не ломали!
— Нет, не ломали, — согласился Жеребцов. — Ключом открыт, даже не отмычкой.
— Господин посол, ваш ключ от шкафа при вас? — спросил Вощинин.
Бразилец продемонстрировал присутствующим свой ключ и сообщил, что это единственный ключ, второго нет даже у господина Герике, и что он всегда держит ключ при себе, даже спит с ним.
— А дверь-то тоже ключом открыта, — сказал Путилин. — Я замочную скважину по пути сюда осмотрел. Господин посол, вы не подозреваете кого-нибудь в пособничестве? Откуда-то злоумышленники должны же были получить ключи. Зовите сюда прислугу. И швейцара. И дворника.
— Швейцара нет, — сообщил Жеребцов. — Перед самым Рождеством в Николаевскую больницу на Пряжку доставлен был с нервной горячкой. Якобы черт из-под него стремянку выбил и потом хохотал в темноте.
Городовые притащили из дворницкой Савву Ерофеича, а из задних комнат были приведены перепуганные лакей и камердинер.
— Итак, господа, я хочу задать вам всем один вопрос, — объявил Путилин. — Где вы все были во время ограбления?
— В дворницкой был, — сказал Савва Ерофеич. — В восемь утра снег размел, дрова в квартиры поднял, и отдохнуть пошел.
— Так, а вы? — ткнул пальцем в сторону прислуги Путилин.
— Мы были у себя в комнате и играли с Иоганном в домино, — сказал лакей.
— И вы ничего не видели и не слышали?
— Мы ничего не видим и не слышим, — сказал лакей. — Потому что нам не велено туда ходить в отсутствие хозяина.
