— С Богом, с Богом, — махнул рукой Черевин. — Ступайте, полковник. И как узнаете что — сразу же с докладом ко мне.
Генерал вернулся в кабинет и велел Карпу подать чаю с лимоном ему и гостям.
— Хитрая рожа этот Пинхус, специально идиотом прикинулся, чтобы его не взгрели, — сказал он. — Проспал вчерашние события, а теперь крутится. Я помню, через полгода после назначения в Охранное начальником уехал он в Ново-Ладожский уезд к приятелю, а тут его неожиданно хватились. Стали над ним в сферах тучи сгущаться, так он как-то пронюхал об этом своим большим носом, и тут же в жандармское управление поступает телеграмма: поймали на станции Волхов двух злоумышленников, мужчину и женщину, с 16 пудами динамита. Генерал Оржевский, Дурново и товарищ прокурора в четыре утра экстренным поездом сей же час выезжают на место, а Пинхус уже там распоряжается. Дескать, раньше всех поспел. Правда, злоумышленники не злоумышленниками оказались, да и динамита никакого не было. Но Пинхусу благодарность, тем более, что на станции уже закуска была приготовлена. А вы тоже хороши! За что академика из квартиры выгнали?
— Так он прямо над послом живет! — сказал Артемий Иванович. — Мы уже и с посольским переводчиком знакомство завели.
— Ах, ловкачи! — покачал головой Черевин. — Этот ваш бразилец — самое непонятное во всей вашей истории. Ну, какое отношение может иметь он к заговорщикам, если даже таковые существуют? Он в Петербурге-то с восемьдесят восьмого года, пересидел здесь свою революцию, через три дня вновь представляться Государю будет. А?
— Может, он своими бразильскими алмазами революцию финансирует? — предположил Артемий Иванович. — У них у самих теперь республика, императора своего под зад ногой, извините-с.
— Чушь все это, — сказал генерал. — Он никогда ни о чем, кроме баб, не помышлял, я его знаю. Я вот другое подумал. Вы завели знакомство с переводчиком. Что вы можете о нем мне сказать?
— Очень подозрительная личность, ваше превосходительство.
— Кстати, капитан Сеньчуков, который у Пинхуса мыло ворует, не тот ли, за которым вы следите?
— По всему видать — тот, — ответил Фаберовский.
— Уж не на роль ли Клеточникова определили его заговорщики в Охрану? — задумчиво произнес Черевин. — И с бразильцем связан… Нельзя доверяться сейчас Секеринскому, если у него в Отделении шпионы могут быть. Карп, сообрази нам перекусить чего-нибудь… Нет, я не хочу кашку, я же вчера не пил ничего — я думал! Ты что утром от Варгунина принес? Ветчину с зеленым горошком? Ну, так мечи на стол. Кстати, господа, вы сны толковать умеете? А то мне сегодня сон странный приснился: разговариваю я с Государем об изменении нашего черевинского фамильного герба. Государь мне и говорит: «Давайте, говорит, Черевин, мы вам по белому полю змия зеленого пустим, святым Георгием пронзаемого». К чему бы это?
— К чинам, — не задумываясь, ответил поляк.
— К милости царской! — расцвел Артемий Иванович.
— А чем пронзает: пикой или как в прошлый раз — штопором? — встрял Карп. — Если со штопором, то известно, к чему.
— К чему же?
— Опять чертей с госпожой Федосеевой по углам ловить будете.
— А ведь правда твоя: в прошлый раз и штопор у Георгия в руках был, и поле на гербе уже белое было!
Пока денщик расставлял на столе тарелки и выкладывал на них горошек, Черевин рассматривал стоявшую на комоде фотографию в овальной рамке, на которой был изображен на фоне снежной крепости сам он в казакине, царь в тулупе, младший сын его Михаил, и Карп с деревянной лопатой.
— Надо бы портрет этого переводчика раздобыть, я б его в Париж французам отправил на опознание, — сказал генерал, отведя взгляд от Государя.
— А если у него нету портрета? — спросил Фаберовский. — Из конспирации?
— Тогда надо сделать. Уж извернитесь как угодно. Только силу не применяйте, — предупредил он, заметив движение Артемия Ивановича. — Вдруг он настоящий. Что-то мне говорит, что этот ваш переводчик только прикрывается послом и его попугаями для своих темных делишек.
— И с одним из посетителей сборища на Шпалерной по фамилии Депари, он, возможно, связан, — сказал поляк. — По крайней мере, он утверждал, что продает попугайские перья какому-то Депари.
— А мне так кажется, что Лабурда мог распропагандировать посла, — сказал Артемий Иванович. — Он может его в руках держать, и вертеть им как хочет. Захочет — велит Государя убить прямо на приеме! А захочет — не велит.
Последний аргумент угнетающе подействовал на генерала. Он задумался. Карп тем временем закончил свои приготовления.
— Завтрак у нас на рысях, молиться не будем, — сказал Черевин, жестом пригласив гостей за стол.
— Вы знаете, что еще заставляет меня серьезно относиться к вашим бредням? То, что по утверждениям австрийского посла, — генерал ткнул вилкой в потолок, — именно во французском посольстве на Сретение во время приема должно быть покушение. А дом Балашовой как раз стена в стену с французами.
— Матка боска! — Фаберовский хлопнул себя ладонью по лбу. — Так вот к чему эти провода могут быть, которые у Варакуты из стены торчали!
— Какие провода? — побледнел Черевин.
— Электрические. Выведены тайком в буфет.
— Тогда можно отдавать приказ об аресте.
— Но до приема в посольстве на другом конце проводов не появится бомбы! Если сейчас арестовать Варакуту, бомба может появиться в другом месте, на конце совсем других проводов, о которых мы ничего не знаем и можем ничего не узнать.
— Возможно, вы и правы… И дамочку надо вашу пощупать основательно. Сегодня же велю Секеринскому направить запрос в Одессу, может, когда к дознаниям она привлекалась, или о приставе и его брате что-нибудь интересное сообщат. Думаю, к утру ответ получим. Да и про историю с жандармами Секеринский уже все разузнает. Так что до завтра вы мне не нужны. Можете идти. Стоп!
Фаберовский с Артемием Ивановичем, отставившие в стороны тарелки и готовые подняться из-за стола, замерли на месте.
— Нельзя вам в таком виде на улицу. Выследят ненароком вчерашние покусители да убьют. Мне потом никаких концов не сыскать будет. Карп, грей воду, сейчас брить их будем!
Отношение Департамента полиции в Одесское жандармское управление от 29 декабря 1892 г. № 3925
По встретившейся надобности Департамент полиции имеет честь просить ваше высокородие сообщить подробные сведения о деятельности, сношениях и политической благонадежности мещанки Ольги Иосифовны Сеньчуковой (урожденной Минус) за время ее проживания в Одессе до отбытия в С.Петербург.
Вице-директор Сабуров
* * *
Петербургское сыскное отделение находилось в здании Казанской части, на Офицерской, прямо в створе Прачечного переулка, и занимало половину второго этажа. Прошло уже два года, как великий Путилин вышел в отставку и его сменил Вощинин, но лица в отделении были все те же. Тот же помощник теперь готовил новому начальнику бумаги, те же чиновники для поручений листали дела за своими столами, и даже агенты, слушавшие указание одного из этих чиновников, титулярного советника Жеребцова, сохранились еще со времен Путилина.
