— А что творится? Почему никого из театра не выпускают?
— Государственный переворот творится. В любой момент может вспыхнуть на улицах стрельба. Но я не могу вам всего рассказать. Хоть я и являюсь одним из самых осведомленных людей, но и мне неизвестны все детали происходящего. Давайте лучше выпьем за вас, Варенька. Я не могу быть уверен, что сам доживу хотя бы до завтрашнего дня — за последнюю неделю меня трижды пытались убить, — но мне хотелось бы верить, что какие бы потрясения не случились, они вас не коснутся.
— А вы боитесь умереть?
— А чего я, по-вашему, дверь сковородником запирал?! Конечно, боюсь.
— А вот Соломон мне говорил, что он ничего не боится. А Леонид говорит, что страх побеждается разумом, но лучше не доводить дело до страха, а просто избегать всяких опасностей. Что-то вашего Артемия Ивановича не слыхать больше, — Варенька отставила бокал и положила локти и подбородок на барьер. — Он такой забавный…
— Действительно, — согласился Фаберовский и прислушался.
Из ложи Артемия Ивановича явственно доносился возмущенный и пьяный голос кухмистера:
— Кто же это рыбу в раковинах вместе с пирожными сервирует!
Фаберовский взглянул на сцену. Фантастические декорации изображали дворец Конфетенбурга, где сама фея Драже, принц Коклюш в костюме из золотой парчи и их сладкие подданные — карамель, ячменный сахар, фисташки, птифуры, нуга, драже и бриоши, — все они радостно встречали Клару и Принца-Щелкунчика, прибывших на колеснице из раковины, запряженной дельфинами.
— Да вы, папенька, на их рыла посмотрите! — воскликнул кто-то из кухмистерских дочерей. — Это не рыба, это морская свинья!
— Но кто же птифуры на тарелку навалом кладет, как орехи!
— Спит что ли? — вслух спросил Фаберовский. — Дай-то Бог… Варенька, вам еще налить?
— Наливайте. Какое отличное шампанское, никогда такого не пила. Я шампанское вообще один раз только пила, Леонид неделю назад угостил. Я тогда так набралась, что ничего не помню.
Под императорской ложей скрипнула входная дверь и знакомая фигура, покачиваясь, двинулась по проходу к сцене.
— Холера ясная, я думал, он дремлет на диване у себя в аванложе! — воскликнул Фаберовский, хватаясь за бинокль. — Что сейчас будет!
В ложах третьего яруса встретили появление Артемия Ивановича бурными овациями. Хватаясь за оголенные плечи дам и генеральские эполеты, он медленно, но упрямо продвигался к какой-то, одному ему ведомой цели. Сзади, в проходе появился жандарм, который явно не знал, что ему делать. Он подкрадывался к Артемию Ивановичу так, как подкрадываются к сбежавшей курице — растопырив руки в белоснежных перчатках. Дойдя до оркестровой ямы, Артемий Иванович взобрался на барьер и обратился к бухарскому эмиру, приложив руки к груди:
— Ваше восточное сиятельство! Халва-Малва-Халат-Малат-Казанское-Мыло! Артемий Диванович Владимиров приветствует в нашей столице! Вас! Иванович то есть. Извольте и мне звезду за все мои благодеяния! Дадите?
Не утихавшие аплодисменты на третьем ярусе привлекли внимание великих князей, которые решили, что на сцену вышла Кшесинская. С ними появился и приехавший наследник-цесаревич.
— Степан! — возгласил Артемий Иванович, увидев их, и на этот раз ни один сидевший рядом генерал не решился шикнуть. — Они там все в ложе! Ваше Высочество, Владимир Александрович, вы-то мне и нужны! Мы же с вами тогда ночью не договорили! Не помните что ли? Ну, мы вам еще все стекла в карете перебили? Не помните?!
Жандарм, наконец, решился обхватить Артемия Ивановича за ноги и сдернуть с барьера.
— Степан, они схватили меня! — заверещал Артемий Иванович, отчаянно брыкаясь. — Сделай же что-нибудь!
— Варенька, простите меня ради Бога, я сейчас вернусь. — Фаберовский торопливо налил себе и барышне шампанского, залпом выпил бокал и бросился вон из ложи.
В это время в салоне и в фойе великокняжеской ложи творилась суматоха.
— Это они, они! — говорил Владимир Александрович брату, нервно сжимая кулаки. — Ты слышал, он кричал Степану Батюшкову, чтобы тот сделал с нами что-нибудь. Кто-нибудь видел, где находился этот Степан? А где Сеньчуков, он его в лицо знает?
— Ваше Высочество, капитан Сеньчуков дежурит у бокового входа из бельэтажа в партер, — доложил Пургольд.
— Живо его сюда! — приказал великий князь. — А вы, Пургольд, велите подать к подъезду сани, мы сейчас же уезжаем. Мы не можем рисковать жизнью наследника-цесаревича. Оболенский, немедленно отправляйтесь к полицмейстеру и велите привести сюда этого арестованного.
— А как же Малечка? — растерянно спросил цесаревич Николай.
— Да черт ли в ней, в твоей Малечке! Привезут ее к нам, как оттанцует. Мы должны сейчас же уехать, пока сообщники не оправились и не бросили в нас бомбу.
— Бомбу?!
— Бомбу, бомбу! — передразнил цесаревича Алексей.
— Вы звали, Ваше Высочество? — явился капитан Сеньчуков.
— Вы узнали этого злодея? — спросил Владимир Александрович.
— Так точно, Ваше Высочество. Это один из двух заговорщиков, которые все время следили за мной.
— Оставайтесь в театре и разыщите его сообщника, вы единственный, кто хорошо знает его в лицо. А как разыщите — убейте без сожаления.
— Сани поданы, — доложил Пургольд.
— Господа, мы все покидаем театр. Пургольд, возьмите узел с револьверами и раздайте их господам офицерам прямо на выходе. Никто не расходится, в нынешних чрезвычайных обстоятельствах мы должны немедленно решить, как нам быть дальше. Что вы так быстро, Оболенский? Как бежал?!
— Ваше Высочество, там, в фойе лежит мертвый жандарм, а злоумышленника нету. Генерал Черевин сказал, что сообщит нам обо всем позже.
* * *
Фаберовский слетел вниз и увидел лежавшего в беспамятстве на кушетке в фойе бельэтажа Артемия Ивановича. Рядом стоял красный как рак Черевин и нервно тряс головой.
— Что случилось?! — спросил поляк у генерал.
— Этот ваш только что поднялся снизу, сказал, что жандармского капитана кондрашка хватил, и завалился тут на диван, тварь пьяная. А вы куда его приперли! — Он набросился на двух жандармов, принесших наверх труп своего начальника.
— Да мы смотрим, их благородие в коридоре лежат. — Жандармы положили труп на пол, после чего старший развел руками. — Думаем, надо вам показать как по службе следовает.
— Да сейчас же звонок будет, публика на антракт в буфет повалит! Где Лаппа?!
Полицмейстер театра, которого кто-то успел известить о смерти жандарма, уже спешил по коридору. Из ложи вышел Петр Николаевич Дурново и с интересом стал наблюдать за происходящим.
— Ваше превосходительство, — забормотал полицмейстер, встав перед Черевиным. — Нету у меня здесь, в театре, покойницкой.
