— Да хоть на квартиру к себе отнеси!
— Да как же в квартиру-то! У меня жена второй день после прививки не встает! Может, под лестницу, в чулан лучше?
— Да снесите, куда хотите! Только чтобы здесь его не было! Ваше превосходительство, Петр Николаевич, — Черевин повернулся к Дурново, — вы бы прошли в ложу.
— Помилуйте, Петр Александрович, я все-таки директор Департамента полиции! Я же вижу, что тут что-то произошло!
— Да вот, жандарм вывел из зала пьяного, и умер. Всего-то и делов. Эй, господин хороший, — Черевин махнул рукой Фаберовскому. — Позовите какого-нибудь капельдинера и отнесите поскорее это тельце в его ложу.
— Не надо капельдинера, — вдруг сказал Дурново. — Я сам помогу отнести этого господина в ложу.
— Да вы, Петр Николаевич, не сдюжите, размером господин этот не мал, да и бесчувственен.
— Ничего-ничего, я на клипере «Гайдамак» когда служил — и не такое таскал!
— Наслышаны, наслышаны… Вся Сибирская флотилия год снять клипер с мели не могла. «Раз мичману Дурново по пузо, значит человеку по колено!» Ну, хотите — тащите!
— Берите его за шкирку, я ноги от него понесу, — велел Дурново Фаберовскому, недовольно оглядываясь на Черевина.
Они подняли с кушетки Артемия Ивановича и потащили его по лестнице вверх.
— Что вы здесь делаете?! — зло спросил Дурново, отдуваясь, на первой площадке лестнице, и бросил ноги Артемия Ивановича. Фаберовский тоже опустил свою половину груза на пол.
— Следим, как было указано.
— Я же вам велел не следить за ней!
— За кем? — сделал удивленное лицо поляк. — Мы за капитаном с бразильцем следим.
— А-а, — протянул Дурново. — Вижу. А откуда Черевин знает, что г-на Владимирова в ложу надо нести?
— Так у него из кармана билет торчал, — соврал Фаберовский. — Ну, ваше превосходительство, понесли скорее. Сейчас звонок будет.
Они взяли Артемия Ивановича и снова пустились в путь.
— Вы это вот что, — через каждый вдох, выдавливая по слову, сказал Дурново.
— Вы мне переписку бразильца крадите уже, а? Вот, шестого на Водосвятие он в Зимнем будет, а вы ее выкрадите.
Фаберовский с директором Департамента полиции мелкой рысью доскакали до ложи, где сидело семейство кухмистера, и Дурново постучал каблуком в дверь. Открыла им Агриппина Ивановна. Тут раздался звонок, Петр Николаевич бросил ноги Артемия Ивановича и устремился прочь из ложи.
— Что это за сановник был, ваше превосходительство? — спросила Агриппина Ивановна, помогая Фаберовскому уложить Артемия Ивановича на диван в аванложе.
— А! Директор Департамента полиции! — отмахнулся поляк, лупя Артемия Ивановича по щекам.
В зале неправильно интерпретировали звуки, доносившиеся из ложи № 7, неуверенно захлопали и закричали «Браво!» От этих криков Артемий Иванович открыл глаза и попытался раскланяться, не вставая с дивана. Фаберовский не заметил этого и продолжал одаривать Артемия Ивановича по обеим ланитам.
— Что, Василиска, съела? — громко зашептала за портьерой Глафира. — Фальшивый, фальшивый! Да где ты такого жениха сыщешь, чтобы его самый главный полицейский генерал с начальником царской охраны пьяного в императорском театре в ложу приносили!
— Зато я девица честная, а не какая-нибудь рижская…
— Цыц, Василиска, выпорю! — рявкнул кухмистер. — Может, Артемию Ивановичу дать соли нюхнуть?
— Дайте мне лучше ведерко из-под шампанского, — велел Фаберовский.
Он принял из рук кухмистера мельхиоровое ведерко с ледяной водой, вынул оттуда самый большой осклизлый кусок льда и запихнул его Артемию Ивановичу за шиворот.
— Требую отдать мне Бухарскую звезду! — сказал тот, поеживаясь с закрытыми глазами.
Фаберовский поставил рядом с кушеткой ведерко и повернул Артемия Ивановича на бок.
— Держите его за плечи, — велел он кухмистеру, а сам взял Артемия Ивановича за волосы, окунул лицом в ледяную воду и держал так, пока тот не стал пускать пузыри.
— Ты что, Степан, совсем сдурел? — Артемий Иванович вырвался из рук поляка и схватил пустую бутылку за горлышко. — Отойди от меня, псих ненормальный, а то я тебя ударю.
— Ну вот, очухался, — Фаберовский устало сел рядом на кушетку.
— Ах, Артемий Иванович, когда вы шли по проходу, я так боялась, так боялась! — запричитала жена кухмистера, входя в аванложу.
— Чего же вы боялись, пани Агриппина? — спросил поляк, вытирая мокрые руки салфеткой.
— Что на него паникадило это огромное упадет. Они так громко кричали, что даже через музыку было слышно.
— Вытри рожу, пан Артемий, — сказал Фаберовский.
Артемий Иванович обтерся салфеткой и, поджав обидчиво губы, вышел в ложу к невесте. В голове у него гудело и стреляло, в глазах двоилось и кружилось. Он скользнул мутным взглядом по балконам и галереям, придерживаясь за стулья, чтобы не качаться, и наискосок в ложе ярусом ниже, прямо под уксусником и его дочерью, заметил капитана Сеньчукова. Сеньчуков тоже заметил Артемия Ивановича, судорожным и лихородочным движением поднял револьвер и направил его в сторону ложи кухмистера. Артемий Иванович инстинктивно качнулся за невесту и спрятался там, встав боком.
— Ах, какой вы проказник! — сказала Глафира кокетливо.
Кухмистер поманил к себе из ложи Василису и закрыл за ней дверь в ложу, подмигнув поляку.
— Дело молодое-с, не будем мешать.
— Они же там на публике! — зарделась Агриппина Ивановна.
Из ложи донеслись какие-то подозрительные скрипы, пыхтение Артемия Ивановича и полный страсти его голос сказал:
— Да стойте же прямо, Глафира Петровна! Делайте вид, что ничего не происходит.
— Да как же я могу делать вид, что ничего не происходит, — отвечала Глафира, — когда вы ко мне так прижались и трясетесь, как в лихорадке.
Кухмистер переглянулся с женой.
— Так-то оно крепче будет, — сказал он жене. — Скоро и внуки, с Божьей помощью, пойдут.
— Да вы белены объелись! — вскочил Фаберовский. — Какие, к черту, внуки!
Он бросился к ложе, распахнул дверь и услышал, как за портьерой Артемий Иванович сказал:
— Фу, ну, вот и все. Экая у вас корпулентность приятная и обширная. Пойдемте к родителям.
Фаберовский отодвинул портьеру и столкнулся с Артемием Ивановичем.
— Что происходит? — спросил он.
— Там в ложе капитан Сеньчуков, — зашептал Артемий Иванович поляку, цепляясь ему за лацканы сюртука. — Хотел меня застрелить. Он и сейчас там в ложе. Но вот тот генерал пришел. Вишь, какая оглобля. На полголовы тебя выше. И говорит так сердито: «Что вы делаете в моей ложе, капитан?».
