Кэмерон сказала:
— На заднем сиденье ты получал все, что хотел. Я осталась брошенной, а потом мы должны были два года учиться вместе. Время от времени я натыкалась на тебя в холле, в библиотеке… в классе, наконец. Иногда мы на секунду встречались взглядами. Твое самоуверенно-пренебрежительное выражение на мгновение исчезало. На секунду наш герой терял гонор. В эти короткие моменты ты смотрел на меня, как обычный парень. Я знала, что небезразлична тебе, и без раздумий приняла бы тебя назад.
— Я тоже хотел вернуться.
— С трудом верится.
— Правда.
— Но с другой стороны — радость секса?
— Я не мог ничего с собой сделать.
— Нили, с чем тебя и поздравляю. В шестнадцать лет ты и Скример увлеклись этим делом — и взгляни на нее теперь. Толстая и страшная.
— До тебя не доходил слух о ее беременности?
— Издеваешься? В этом городе слухи как москиты.
— В последнее школьное лето она сказала, что беременна.
— Какая неожиданность.
— Мы отправились на машине в Атланту, там сделали аборт, и я привез ее назад.
— Сутки отдыха — и в койку?
— Близко к тому.
— Нили, я действительно устала от твоей половой жизни. Много лет это было моим проклятием. Сменим тему, или я уйду.
Наступила еще одна неловкая пауза, на протяжении которой они смотрели на поле и думали о том, что скажут дальше. В лицо повеял легкий ветерок, и Кэмерон поднесла к груди сложенные руки. Нили преодолел желание дотянуться и тронуть ее. Только это не поможет.
— Ты не спросила о моей теперешней жизни, — сказал он.
— Извини. Я давно перестала о тебе думать. Не буду лгать: для меня ты пустое место.
— Ты никогда не была чуткой.
— Это преимущество. Экономит много времени.
— Теперь я занимаюсь недвижимостью. Живу один с собакой, встречаюсь с девушкой, которая мне не особенно по душе, и с женщиной, у которой двое детей. Вспоминаю бывшую жену.
— Почему вы разошлись?
— Наш брак попросту развалился. Она дважды теряла ребенка, второй раз — на четвертом месяце. Я имел глупость признаться, что однажды заплатил за аборт, и она сказала, что выкидыши случились из-за меня. Она права. Аборт обходится куда дороже трехсот баксов.
— Сочувствую.
— Второй выкидыш случился неделя в неделю десять лет спустя после той короткой поездки в Атланту. Крошечный мальчик.
— Я хочу уйти.
— Прости.
Они опять сидели на крыльце. Свет в доме уже не горел. Мистер и миссис Лэйн спали. Было начало двенадцатого. Немного помолчав, Кэмерон сказала:
— Думаю, тебе пора.
— Конечно.
— Ты говорил, что теперь не перестаешь обо мне думать. Интересно узнать — почему?
— Я не знал, как болит разбитое сердце, пока моя жена не собрала вещи и не уехала. Я в первый раз задумался о том, как ты страдала. Понял, насколько был жестоким. Это довольно тяжело.
— Переживешь. Проходит лет через десять.
— Спасибо.
Начав спускаться по ступеням, Нили вдруг повернулся и пошел назад.
— Сколько лет Джеку? — спросил он.
— Тридцать семь.
— Тогда, по статистике, он уйдет первым. Позвони, когда его не станет, а? Я дождусь.
— Не сомневаюсь.
— Клянусь. Так спокойнее — знать, что кто-то всегда тебя ждет.
— Никогда об этом не думала.
Наклонившись, он посмотрел в ее глаза:
— Можно поцеловать тебя в щеку?
— Нет.
— Кэмерон, в первой любви есть что-то волшебное, что я навсегда потерял.
— Нили, до свидания.
— Можно я скажу, что люблю тебя?
— Нет. Прощай.
ПЯТНИЦА
Мессина скорбела, как никогда прежде. К десяти утра в пятницу закрылись все кафе и магазины, расположенные около центральной площади. Школы отпустили учеников. Закрылись присутственные места. Объявив выходной, остановили работу фабрики с городской окраины, и лишь немногие восприняли это как праздник.
Мэл Браун выставил людей около школы, где в эти поздние утренние часы бампер к бамперу двигались машины, направлявшиеся на поле «Рейкфилд». К одиннадцати часам домашние трибуны были полны народа — бывшие игроки, герои прежних дней, собирались вокруг тента, оккупируя пространство у пятидесятиярдовой линии. Большинство облачилось в зеленые футболки, полагавшиеся каждому игравшему в футбол выпускнику. Естественно, что многие футболки оказались чересчур растянутыми в поясе. Зеленая форма выделялась в толпе, несмотря на то что некоторые — в основном юристы, врачи и банкиры — надели поверх футболок спортивные куртки.
С верхних рядов трибун на тент и на поле смотрели болельщики, получившие шанс узнать прежних кумиров в лицо. Особое восхищение вызывали те, чьи номера давно проводили в почетную отставку: «Смотри, номер 81-й, Роман Армстед. Он играл за „Пэкерс“. Смотри-ка, а вон там Нили, 19-й номер…»
Под тентом играл струнный квартет выпускного класса, и звуки, усиленные репродукторами, носились над полем от одной конечной зоны до другой. На поле продолжали идти люди.
Гроба больше не было. Эдди Рейк уже покоился в земле. Около тента стояли мисс Лайла с семьей, прибывшие без официальных церемоний и в течение получаса принимавшие соболезнования и объятия бывших игроков. Незадолго до полудня явился священник, а за ним следом прибыл хор. Толпа продолжала расти. Когда на домашних трибунах не осталось места, люди начали выстраиваться за ограждением вдоль беговой дорожки. Никто не спешил. Наступал момент, память о котором Мессина будет лелеять очень долго.
Рейк пожелал, чтобы его ребята вышли на поле Игроки выстроились плотным полукольцом, окружив сооруженный у края тента небольшой подиум. Он захотел, чтобы все надели свою форму. Это пожелание тихо разошлось в самые последние дни его жизни. На покрытой ковром беговой дорожке полумесяцем расставили несколько сотен складных стульев. Около половины первого отец Маккейб подал сигнал, и игроки начали занимать места. В первых рядах расположились мисс Лайла и семья.
Нили оказался между Полом Карри и Силосом Муни, и вокруг них собрались остальные тридцать участников из команды 1987 года. Двое умерли, шестеро пропали неизвестно куда, а остальные не смогли приехать.
У северных ворот заиграла волынка, и толпа притихла. С первыми звуками Силос начал вытирать слезы — и не он один.
Когда затихли последние скорбные ноты, участники церемонии смогли немного расслабиться перед новыми серьезными переживаниями. Отец Маккейб медленно приблизился к ораторскому подиуму и поправил микрофон.
