— Простите?
Судья вперил в него суровый взгляд.
— Если вы считаете оскорблением, когда вас обвиняют в том, что вы позволяете Кастро манипулировать собой, то не следовало подавать ходатайство.
— Мне очень жаль, что вы придерживаетесь такой точки зрения, судья.
— Да, я действительно так думаю. Откровенно говоря, меня совсем не удивляет ваша попытка воспользоваться политической пропагандой Фиделя Кастро для создания правового прецедента — допроса под присягой кубинского солдата, который мог видеть что-либо, а мог и не видеть. В самом деле, нам неизвестно даже его имя, так что мы не знаем, существует ли он на самом деле. Ходатайство защиты о перенесении даты судебного разбирательства на срок, пока она не сможет предъявить суду этого неустановленного кубинского свидетеля, отклоняется. Суд начнется через три недели, считая с сегодняшнего дня. Заседание объявляется закрытым, — заявил он, ударив по столу молоточком.
Юристы поднялись и молча смотрели, как судья удаляется через боковую дверь в свой кабинет. После такого поражения Джеку хотелось как можно быстрее покинуть зал суда. Он сложил все бумаги в портфель и направился к выходу.
— До встречи, Джек, — окликнул его Гектор Торрес. Прокурор сиял, как новая монета.
— Да. И вам всего доброго.
София догнала его, но Джек лишь ускорил шаг. Она упорно старалась идти рядом с ним, словно надеялась, что он скажет что-нибудь. Он же хранил молчание, научившись не давать волю языку, когда был в бешенстве.
Подошел лифт, и они вместе вошли в него. В кабине они были только вдвоем. Джек смотрел на светящиеся цифры над закрытыми дверями.
— Как я мог обманывать себя надеждой, что такой человек, как судья Гарсия, справедливо отнесется к моему ходатайству?
— Это всего лишь первая подача. Всего лишь одно-единственное ходатайство, — заметила София.
— Нет, все гораздо сложнее. Если федеральный судья так реагирует на предложение привлечь кубинского солдата в качестве свидетеля защиты, можете представить себе, какую реакцию это вызовет у присяжных. Да и вообще, какое впечатление это может произвести, например, на женщину, чей муж провел двадцать шесть лет в застенках Кастро, за то что осмелился критиковать правительство? Или на мужчину, который привез свою семью в эту страну на резиновом плоту, а его дочь утонула во время переправы?
— Они все равно могут проявить объективность.
— Ну да, конечно. Смотря что понимать под словом «объективность».
Двери лифта открылись: Джек шагнул вперед. София задержалась на мгновение, потом поспешно догнала его, и они вместе пересекли главное фойе и направились к выходу.
— Что мы предпримем теперь?
— Сведем урон к минимуму и начнем все сначала.
— Это очень нелегко сделать. Слушание было закрытым. Отдано распоряжение о «правиле кляпа». Поэтому негативной реакции со стороны средств массовой информации нам не… — София умолкла, когда они подошли к вращающимся дверям. — Не дождаться, — закончила она свою мысль.
Джек остановился как вкопанный. По другую сторону стеклянных дверей в ожидании бурлила толпа охотников за сенсациями — операторы с камерами, репортеры с микрофонами. Большинство из них представляли испаноязычные средства радио и телевидения.
— Сеньор Суайтек!
Они его заметили, так что обратного пути не было. Джек прошел через вращающиеся двери и мужественно встретил толпу на верхних гранитных ступенях у входа в здание суда. На него внезапно нацелился десяток микрофонов. Джек вознамерился и дальше шагать не останавливаясь, но темп его продвижения резко замедлился. Какой-то репортер, оказавшийся на самом краю толпы, вдалеке от места действия, опустил штангу со свисающим микрофоном, который ударил Джека по голове. Он оттолкнул микрофон в сторону и начал протискиваться сквозь толпу.
Один из репортеров спросил:
— Правда ли, что ваша клиентка вызывает кубинского солдата для дачи свидетельских показаний в суде?
Джек от неожиданности сбился с шага. Вот вам и закрытое слушание. Вообще-то, в отличие от полицейских участков, суды не напоминали сито, но кто-то уже организовал утечку информации для прессы. Тот же самый вопрос раздавался со всех сторон. Десятки репортеров, и каждый жаждал услышать подтверждение сенсационной новости о кубинском солдате.
— Это правда, мистер Суайтек?
Джек ненавидел отделываться ничего не значащим замечанием «никаких комментариев», но распоряжение о наложении «правило кляпа» по-прежнему оставалось в силе, а судья и так был настроен против защиты.
— Мне очень жаль, но в данный момент я не могу ответить на ваши вопросы.
Его отказ отвечать, похоже, только подлил масла в огонь. Вопросы зазвучали со всех сторон одновременно, напоминая нечто среднее между лаем и сердитыми возгласами.
— Как его зовут?
— Что он должен показать?
— Он перейдет на нашу сторону?
— Es usłed comunista? Вы — коммунист?
Джек метнул недовольный взгляд в ту сторону — «Я коммунист?!» — и перед его глазами сверкнула вспышка фотоаппарата. Последний вопрос был всего лишь уловкой, чтобы заставить его взглянуть в объектив. У него возникло ощущение, что он бредет через флоридские болота Эверглейдс, но все-таки он продолжал медленно спускаться по ступенькам, и репортеры следовали за ним. Кто-то схватил его за пиджак, стараясь заставить идти не так быстро. Джек оглянулся через плечо и увидел, что София отстала на несколько шагов, оказавшись в самой гуще толпы. Наконец они добрались до тротуара, последним отчаянным усилием прорвались на обочину и запрыгнули на заднее сиденье такси. Джек влетел в машину первым, София последовала за ним, с грохотом захлопнув за собой дверцу.
— Корал-Гейблс, — назвал Джек адрес водителю.
За стеклами автомобиля скользили лица репортеров, когда они отъезжали от тротуара. София смахнула с глаз прядь растрепавшихся волос. Джек одернул и поправил пиджак. Было такое ощущение, будто их прогнали сквозь строй.
— Никакой негативной реакции со стороны средств массовой информации, да? — ядовито заметил Джек, когда такси покатило по авеню Майами.
— Все утрясется, — тяжело дыша, успокоила его София.
— Будем надеяться. — «Лет через сто, может быть».
Глава двадцать четвертая
«Пешки Кастро?» — такими заголовками пестрели выпуски вечерних новостей испаноязычных средств массовой информации.
В этом и заключалась хитроумная тактика прикрытия собственной задницы, состряпанная лжезащитниками, бесчестная практика, целью которой было оскорбить, унизить и опорочить кого-либо, а потом увильнуть от ответственности, поставив обычный знак вопроса в конце своего гнусного измышления.
«Пешки Кастро?»
