— Да. Я был ее врачом. Я принимал ее ребенка.
«Ее врач?» В голове у Джека внезапно возникла масса вопросов, но он выделил один, самый важный, задать который ему было неимоверно трудно.
— Тогда вы должны знать… Как умер мой брат?
На линии воцарилась тишина. Наконец мужчина тяжело вздохнул и произнес скрипучим голосом:
— Это очень сложный вопрос, молодой человек.
Глава пятьдесят вторая
Когда на землю начали опускаться сумерки, Джек нашел отца на поле для игры в гольф. Гарри стоял на вершине поросшего травой холма, он был в спортивных бриджах, носках с рисунком в виде разноцветных ромбов и в классической твидовой шапочке для гольфа — такая экипировка требовала от вас гандикапа как минимум в одно очко. Сидя на скамье, Джек наблюдал за тем, как Гарри, целиком отдавшись игре, отправлял на поле один мяч за другим. Оно выглядело так, словно на него просыпалась манна небесная — настолько густо зеленая трава была усеяна белыми мячиками.
— Папа?
Гарри замер с занесенной для удара рукой, несколько раздосадованный тем, что сын выбрал такой неудачный момент, чтобы обратиться к нему.
— Да?
— Как ты думаешь, есть ли что-нибудь на свете, чего мужчина не должен знать о своей жене?
Гарри помедлил, словно вопрос привел его в замешательство.
— Если мужчина спрашивает свою жену о чем-либо, он должен получить правдивый ответ.
— А что, если он не спрашивает? Кто-то должен сказать ему об этом?
— Ты имеешь в виду, должна ли жена рассказать ему?
— Нет. Предположим, она не может этого сделать. Должен ли кто-нибудь другой рассказать ему об этом? Кто-нибудь, кто знает правду.
Похоже, Гарри обуревали противоречивые чувства — растерянность и подозрительность.
— К чему ты ведешь, сынок?
Джек молчал. Что он мог сказать своему отцу? Что Ана Мария родила сына, который умер на Кубе? И что она не умерла бы, если бы не родила Джека? Что она не пренебрегла бы опасностью, если бы не ее одержимый старый ухажер — давний друг Гарри, Гектор Торрес? У Гарри Суайтека о своей первой жене остались лишь воспоминания тридцатишестилетней давности. Джек не мог представить себе причину, почему следовало бы растоптать их, и тем более он не знал, с чего начать.
Он сказал:
— Я все время думаю о Линдси Харт, обо всех тех ужасах, которые вскрылись во время судебного процесса. О том, как Оскар обращался с ней. Если ее оправдают и она снова выйдет замуж, будет ли ее новый муж знать все подробности о ее прошлом? И вообще, имеет ли он право знать?
— Я полагаю, что знание таких вещей поможет ему понять ее страхи, ее настроение. Если новый брак от этого станет крепче, тогда он должен знать обо всем.
— Но знание ради одного только знания…
— Какой в нем смысл? Это то же самое, как если бы лежа на смертном одре ты посмотрел в глаза своей жене и после пятидесяти лет супружеской жизни признался в том, что сорок девять лет назад поцеловал другую женщину. Ты ничего этим не добьешься, разве что разобьешь ее сердце.
— Именно так, — с чрезмерным энтузиазмом воскликнул Джек. — Итак, если бы речь шла о тебе, ты не захотел бы знать такого рода подробности?
Гарри отложил в сторону свою клюшку для гольфа, — он играл пятым номером. Его смущение готово было смениться подозрительностью.
— Ты хочешь мне что-то сказать?
Джек посмотрел в глаза отца, надеясь увидеть в них желание узнать тайну, прояснить все недомолвки. Но ничего подобного он не заметил. Внезапно Джек понял, что в жизни каждого человека наступает момент, когда уже не родители присматривают за ним как за ребенком, а он сам должен защищать и оберегать своих родителей.
— Нет, ничего, — ответил Джек. — Как я уже говорил, я очень много думал о Брайане Пинтадо и его матери.
— Ты уверен, что дело только в этом?
Джек ответил не сразу, зато постарался, чтобы голос его прозвучал как можно увереннее.
— Да. Я хочу сказать, все так запуталось, а когда Брайан повзрослеет, ему станет еще труднее во всем разобраться. Что он будет думать о своей матери через несколько лет?
Гарри не сводил глаз с лица сына, словно подозревая, что Джек неспроста сменил тему и перешел от того, что должен знать муж о своей жене, к чувствам сына по отношению к матери. Но отец Джека не стал настаивать.
— Полагаю, все будет зависеть от вердикта, который вынесут присяжные.
— Будем надеяться, что ее оправдают.
— И что тогда? За Брайана возьмутся сотрудники инспекции по делам несовершеннолетних, ведь он убил своего отца?
Джек помолчал, прежде чем ответить. Ему не хотелось думать о такой возможности.
— Трудно сказать. Вообще-то Брайан не признался в совершении убийства, когда давал свидетельские показания.
— Однако же ты подвел его к самому краю. Заставил признаться в том, что он желал смерти своему отцу.
Они обменялись взглядами. Отчуждение между отцом и сыном исчезло, но даже от далекого прошлого невозможно отмахнуться и сделать вид, что ничего такого не было. Никто из них не сказал ни слова, но Джек знал, что оба думают об одном и том же: сколько раз Джек, будучи мальчишкой, злился на отца и бросал ему в лицо: «Я хочу, чтобы ты умер»?
— У детей часто возникают подобные мысли, но ведь они не имеют буквального смысла, — сказал Джек.
— Да, — согласился Гарри. — Это правда.
Снова наступило молчание. Затем Гарри сделал шаг вперед и положил руку сыну на плечо.
— Я горжусь тем, что́ ты сделал в зале суда. Тебе досталось нелегкое дело, но ты чертовски хорошо с ним поработал. Как бы оно ни закончилось, тебе не в чем себя упрекнуть.
— Спасибо. — Джек улыбнулся одними губами. Он смотрел, как отец поднял клюшку для гольфа и установил мяч для очередного удара. Он замахнулся пару раз, и Джек уже собрался уходить, но оставалась еще одна вещь, которую он должен был сказать.
— Папа?
— М-м, — проворчал Гарри. Наклонив голову, он примеривался, готовясь нанести удар.
— Гектор Торрес вовсе не друг тебе.
Гарри взмахнул клюшкой, отправив мяч в полет.
— Ты думаешь, я этого не знаю?
— Так ты знаешь?
— Я знаю это вот уже тридцать лет, Джек. Ничего конкретного, но можешь мне поверить, жуликов и обманщиков я нутром чую.
Он знал. Но, в то же время, не знал.
Гарри поинтересовался:
— А почему ты вдруг заговорил об этом? Торрес обманул тебя?
— Можно сказать и так.
— Знаешь, пусть тебя не беспокоит, что он мой старый друг и все такое. Выстави мяч для удара и выдай ему по первое число, он того заслуживает. — Гарри со всей силой ударил по мячу. Тот проплыл по воздуху и приземлился у самой отметки двести пятьдесят ярдов.
