Годфри помолчал, собираясь с силами, его дыхание было прерывистым, неглубоким. Струйки пота бежали по его лицу, смывая краску.
– Камерон пригрозил… отрезать мне язык… если только я снова стану повторять слухи о его семье… Боже!.. Я, дурак, должен был раньше догадаться… Все знали, как лэрд обожает… свою прелестную женушку.
Судорожный вздох вместе со стоном вырвался из его горла. Он остановился и немного подождал, прежде чем продолжить. Боль, пожирающая его изнутри, была, должно быть, нестерпимой. Только огромная сила воли еще удерживала его сознание.
Рори и Кейр переглянулись, потрясенные, не в силах произнести хоть слово. Затем Рори взглянул на Лаклана, стоящего напротив. Никогда еще человеческий взгляд не выражал такой душевной муки.
– Так, значит, ты дождался, когда Гидеон отвернулся, чтобы ехать дальше, и нанес ему удар в спину своим кинжалом, – сказал Рори, едва сдерживая ярость, клокотавшую в груди. – А затем отрезал ему голову!
– Нет. По крайней мере, голову отрезал не я. – Годфри застонал, пытаясь справиться с болью, затем довольно твердо сказал: – Когда я пытался спрятать тело, меня нагнал Арчибальд Кэмпбелл.
– И что же было дальше?
– Аргилл отсек голову Камерона своим мечом. Затем завернул в мой тартан… сколол моей застежкой… Он же отослал его голову леди Камерон… вместе с запиской, якобы от Красного Волка из Гленко.
Рори встретился взглядом с Алексом, который подошел к ним за несколько минут до этого, и прочел понимание и сочувствие в его глазах. Всем давно была известна вражда между Гидеоном Камероном и Сомерледом Макдональдом. Граф Аргилл просто воспользовался возможностью переложить вину за убийство Камерона на его смертельного врага. Именно из-за известной всем вражды между лэрдами кланов Камеронов и Макдональдов все так легко поверили в виновность Сомерледа. Тем более что все факты говорили против него.
– У тебя было время, чтобы сказать правду, – набросился Рори на Годфри. – Ты не должен был молчать, когда Сомерлед был схвачен и отправлен в Эдинбург на виселицу за убийство, которого он не совершал.
Годфри попытался схватить Рори за рукав, но сил у него не хватило, и рука снова упала на пол.
– Что ж, я дорого заплатил за это, – прошептал он.
Говорить с каждой минутой ему было все труднее.
– Мое молчание спасло мне шею… Но зато на всю жизнь подчинило власти Кэмпбелла. – Он перевел полный отчаяния и мольбы взгляд на священника. – За это… а также за все мои грехи… я искренне раскаиваюсь, отец мой.
Это были его последние слова. Когда жизнь покинула его, отец Томас смазал елеем его лоб, веки и рот, тихо бормоча слова молитвы.
Рори поднялся на ноги, ничего не чувствуя, не замечая вокруг. Казалось, он даже не мог дышать, словно получил удар пушечным ядром по голове.
Боже! Святые небеса!
Он отправил на виселицу невинного человека!
Он отправил в могилу невиновного деда Джоанны!
Едва замечая, что происходит вокруг, Рори уставился невидящим взглядом в стену перед собой. Трое мужчин, которые помогали ему поймать Красного Волка из Гленко, стояли рядом, огорошенные и растерянные не меньше, чем он сам. Лаклан, Кейр и Алекс молча переглянулись. Они были так чертовски уверены тогда! Они ни на минуту не усомнились в виновности Сомерледа Макдональда!
Будучи не в состоянии говорить, Рори молча развернулся и, придавленный к земле невыносимым грузом вины и раскаяния, медленно побрел вверх по лестнице, понимая, что этот груз придется теперь нести всю оставшуюся жизнь. Он встанет на колени пред своей женой и будет умолять о прощении. Дай бог, чтобы она когда-нибудь простила его за то, за что сам он себя никогда не простит!
Мод стояла на верхней площадке с маленьким Джейми на руках. Она, видимо, что-то слышала из того, что говорилось внизу, так как взглянула на Рори с сочувствием.
Леди Эмма встретила сына сразу за дверью их спальни, ее милое лицо было очень встревоженно.
– Джоанна пришла в себя и зовет тебя, дорогой. Я не смогла успокоить ее. Она отказалась поверить, что ты жив, как мы ни убеждали ее в этом. Она очень боится, что ты убит, а мы скрываем это от нее. Она говорит, что должна тебе что-то сказать, что-то очень важное, что не успела сказать раньше. Но я не смогла уговорить ее объяснить, в чем дело.
С того места, где они стояли, Рори услышал рыдания Джоанны.
– Он умер, умер! – плакала она жалобно. – Мой муж был бы со мной сейчас, если бы только был жив!
Войдя в комнату, Рори увидел, что Джоанна приподнялась на подушках и в отчаянии колотит руками по покрывалу. Испугавшись, что она может повредить только что зашитую рану, Рори бросился к ней и опустился возле кровати на колени. Он взял ее дрожащие руки и прижал к своим губам.
– Я здесь, любимая, – сказал он с улыбкой, хотя внутри у него все ныло от жалости и раскаяния. – Вот он я, здесь, рядом с тобой. Что ты хотела сказать мне, девочка моя?
Джоанна всхлипнула и зарыдала еще громче. Словно не веря, что видит своего мужа живым и невредимым, она потянулась к нему и коснулась пальцами щеки. А затем, с глазами полными слез, вдруг улыбнулась, обхватила его за шею, притянула к себе и принялась покрывать его лицо лихорадочными поцелуями.
– Любовь моя, – шептала она между поцелуями, заливая его щеки своими слезами. – Я люблю тебя… Я люблю тебя… Я так тебя люблю!
Со своего места возле двери леди Эмма слушала эти признания вперемежку с вздохами и всхлипами и сама украдкой вытирала глаза. А затем, улыбаясь дрожащими губами, вышла и осторожно прикрыла за собой дверь.
Эпилог
Апрель 1503 г.
Кинлохлевен
Ван Артвельд явно влюбился в жену Рори. И, черт его возьми, Рори никак не мог его в этом винить. Ее веселый нрав и бьющая через край жизнерадостность могли свести с ума кого угодно. Портрет Джоанны в подвенечном платье, висящий над камином и библиотеке, был великолепен. Пышное облако рыжих волос обрамляло нежное, тонкое лицо, взгляд больших темно-синих глаз и светящаяся кожа могли запросто лишить любого мужчину покоя на всю его оставшуюся жизнь. Художник прекрасно передал взрывной темперамент модели и нежную страстность ее натуры. Но, конечно, помимо таланта маленького фламандца, понадобилась еще и красота леди Маклин, чтобы этот портрет стал настоящим шедевром. Это был тот редкий случай, когда восхищение моделью у художника сочеталось с фламандской любовью к реализму и великолепным мастерством и техникой письма.
Обожание, изливаемое на Джоанну невысоким, коренастым лысеющим иностранцем, было, конечно, чисто эстетическим. Понимая это, Рори тем не менее с нетерпением ждал, когда портрет будет наконец закончен, и ван Артвельд сложит свои кисти и краски и уберется в Стокер, а жизнь его семьи снова войдет в обычное спокойное русло.
