– Не могу. Никак не могу, Джош. Времени нет.
– Немножко-то можно отвлечься, Мэган! Хоть на пару минут! – раздался у самого ее уха сочный баритон Стивена. – Пожа-алуйста, – скопировал он Джоша. – Я так люблю твою игру.
Ну, как устоять против такой просьбы?! Мэг поднялась из-за ткацкого станка. Пока она доставала флейту из небольшого кожаного футляра, Джош шепнул Стивену:
– Ты бы слышал, как она играет на клавесине! – Обернувшись, Мэг увидела сияющее гордостью лицо брата. – Все ее так хвалили!
Сама Мэг тосковала по клавесину, как мать тоскует по своему потерянному ребенку. В Эшли-Гроув она могла проводить за любимым инструментом целые часы, выплескивая в музыке все свои чувства – радости и печали, надежды и опасения. Чарльз заявил, что инструмент чересчур большой, чтобы тащить его в приграничную глушь. Возможно, и так... Но отчим заявил то же самое и в отношении виолончели, позволив взять с собой одну лишь флейту.
О себе он, однако, не забыл. Ну как же! Чарльз Галлоуэй, денди до мозга костей! В заброшенную посреди лесов хижину он не поленился привезти полный сундук дорогих – и при этом совершенно бесполезных! – нарядов и огромную пуховую перину на кровать.
Мэг открыла специальный футляр, достала флейту. Соединив три секции инструмента, проверила, чтобы не было перекосов. Сделала пару пробных аккордов – и начала играть.
После второй мелодии Мэг предложила Джошу и Стивену присоединиться к концерту.
– Исполняется народная песня «Овес, фасоль и ячмень»! – торжественно объявила она. И приложила флейту к губам.
Джош немедленно подхватил затею, пропев первые несколько слов песни неровным ломающимся голосом.
Со второй строки вступил и Стивен. Задорно сверкнув глазами, он подскочил со стула и принялся сопровождать слова действиями.
– Топ ногами, хлоп руками... – распевал он, топая и хлопая в такт музыке, – ... кругом ходит вместе с нами! – Стивен, по-мальчишески ухмыляясь, крутанулся в центре комнаты. Раскатистый, глубокий его баритон неизменно вызывал дрожь восторга, поднимающуюся откуда-то из самых глубин естества Мэг. Восторга... и еще чего-то незнакомого, нераспознанного...
В этот миг ладонь Стивена с быстротой молнии мелькнула в воздухе – и чепчик с головы Мэган исчез. Все с той же по-мальчишески задорной ухмылкой он спрятал чепец за спину.
– О-о, не-ет! – Мэг оборвала незаконченную мелодию. – Только не начинай снова! – простонала она.
– Снова, снова и снова! – Его неотразимая улыбка ослепила Мэг.
Несчастный головной убор стал сначала причиной бесконечных споров между ними, а потом уж породил и эту игру. Поскольку Мэг не уступала просьбам Стивена выбросить «это уродство» или хотя бы убрать куда-нибудь подальше, он стал срывать с нее чепчик, когда Мэг этого меньше всего ожидала, и требовать выкупа за возвращение.
Вот и сейчас он вскинул руку с чепчиком высоко над головой:
– Плати выкуп!
– Какой? – Ответ был известен Мэг заранее.
– Какой-какой! Поцелуй, конечно!
Она быстро чмокнула Стивена в щеку и тут же получила обратно свой чепец.
Ну, прямо как дети. Мэг прекрасно понимала, что со стороны все это выглядит ребячеством, но... могла только удивляться самой себе. Казалось бы – глупость, детская забава, а Мэг наслаждалась от души. От добродушных шуток и поддразнивания Стивена дни словно становились светлее, а бесконечная работа, не такой утомительной.
Стивен постоянно выискивал способы ее рассмешить, и ему это нередко удавалось. Особенно во время так называемых «пьесок», когда он разыгрывал пантомиму на разные пословицы. Зрители – и Мэг, и Джош – просто покатывались со смеху от его комичных гримас.
Долгие – и прежде мучительно скучные – вечера в компании Стивена превратились в самые приятные и быстротечные часы суток. Даже если Мэг была занята шитьем, вязанием, даже если сидела за ткацким станком или прялкой, Стивен все равно находил для всех какие-то развлечения.
Иногда они по очереди пели. Или же он читал стихи.
Больше всего Мэг любила, когда Стивен читал пьесы Шекспира в лицах.
Временами Стивену удавалось уговорить Мэг, чтобы она взяла на себя женские роли пьесы. Сам же читал мужские. Тогда Мэг и Стивен усаживались рядышком, склонившись над книгой, и головы их соприкасались...
От близости Стивена ее пульс бился в бешеном ритме. Мэг мечтала о его поцелуях – не дружеском чмоканье в щеку и не мимолетном касании губ в благодарность за какую-нибудь услугу... о поцелуях, полных огня и страсти... как тот, на ручье.
Мэг качнула головой, с трудом прогоняя дразнящее видение. Вновь поднесла флейту к губам.
При всем желании она больше не могла обманывать саму себя. Непонятно, как это случилось, но факт оставался фактом. Полуночный гость с каждым днем все больше занимал ее мысли.
Скоро осень. Закончится страда – и Стивен отправится в путь. И я больше никогда его не увижу.
У Мэг тоскливо сжалось сердце. О боже, неужто она сделает подобную глупость? Неужто позволит себе влюбиться в этого человека? Подбородок ее дрогнул, мундштук выскользнул из губ, и флейта издала фальшивый звук.
В ответ на изумленные взгляды двух пар глаз Мэг упрямо; нахмурилась, заставила себя доиграть мелодию и заявила:
– Все. Ткать за меня никто не будет!
И начала разбирать флейту, не обращая внимания на протесты обоих слушателей.
Сердце Мэг больше не желало подчиняться голосу разума. Да и разум все чаще твердил ей, что Стивен вряд ли может быть закоренелым преступником. Ну, разве убийца предложил бы помощь совершенно чужим людям, пусть даже и спасшим ему жизнь?
Но кое-какие сомнения все же оставались. Он не говорил ей правды. История о состоятельном английском фермере, волею судьбы и благодаря чьему-то злому умыслу оказавшемся пленником на военном корабле, звучала уж слишком неправдоподобно.
Особенно если этот фермер понятия не имел, с какого боку подступиться к корове, а топор и в руках никогда не держал.
Мэган аккуратно разобрала флейту, уложила в футляр. Просто поразительно, думал Стивен, сколько удовольствия доставляют ему вечера в хижине Дрейков... ему, привыкшему к изощренным развлечениям Лондона! Непонятно, что такого есть в этой девушке... Само присутствие Мэган наполняло его измученную душу таким покоем и тихим счастьем, каких он не помнил с детских лет.
С каждым днем он все больше и больше восхищался Мэган. Поднимаясь с рассветом, она неутомимо трудилась до самой поздней ночи: следила за камином, готовила, полола грядки, сбивала масло, чесала шерсть или лен, пряла, ткала, что-то шила или штопала...
Да другая устала бы просто перечислять все те дела, что приходилось ей делать ежедневно.
