Сдвинув вперед кожаные перчатки и сжав пальцы в кулак, я обнаруживаю, что могу удержать в них тепло почти целую минуту. Энергичные движения ногами и вращение воображаемой рукоятки приводят лишь к тому, что из просто замерзшего я превращаюсь в замерзшего-и-уставшего. Внизу, на дороге, нет ни одного автомобиля, по которому можно было бы оценить нашу скорость, но утренняя дымка говорит о том, что ветер нынче попутный. Это хорошо, попутный ветер почти стоит того, чтобы замерзнуть, когда нацелился пролететь как можно больше миль в день.
Но невзирая даже на это, я подумываю о том, чтобы вскоре приземлиться, чтобы можно было спокойно постоять или свернуться калачиком и согреться. Вот если бы можно было управлять самолетом, не вылезая из спального мешка! Надо, чтобы кто-то придумал спальный мешок с руками и ногами, тогда авиаторы смогут сидеть в тепле, пролетая над Югом. Правда, изобретение малость запоздает. Даже если поместить рекламу во всех газетах и журналах, если даже Спальный Мешок, Имеющий Форму Авиатора, будет продаваться во всех спортивных магазинах, вряд ли на нем заработаешь много денег. Не так уж много осталось авиаторов, которым бы он позарез был нужен. А посему этим немногим приходится уповать на лучшее из того, что имеется, — на средней температуры звезду класса G древней модели, и надеяться, что она будет быстро вставать по утрам.
Я ищу глазами индикатор скорости — любое колесное транспортное средство, которое бы двигалось по дороге и со скоростью которого я бы мог сравнить свою скорость. Но удача мне не улыбается. Эй, водители! Солнце уже взошло! Выезжайте-ка уже на дорогу! Мне навстречу по дороге катит одинокий автомобиль. От него толку мало. Проходит три минуты. Пять; по-прежнему сильный резкий ветер. Наконец с боковой дороги на трассу выворачивает зеленый седан и направляется на запад. Дадим ему некоторое время, чтобы набрать скорость; в утренний час на пустынной дороге она должна быть около шестидесяти пяти миль в час. И мы легко его обходим. Хороший попутный ветер. Интересно, догадывается ли он, как много он для меня значит, догадывается ли, что в утреннем небе летит старый биплан и наблюдает за ним. Наверное, нет. Наверное, даже не знает, что такое биплан.
Даже замерзая, не перестаешь учиться. Вот узнали кое-что о скорости и курсе от того, кто уделяет внимание лишь собственному курсу и собственной скорости, кто даже не подозревает о моем существовании. Мы стольким обязаны зеленым седанам! А оплатить свой долг ему мы можем лишь тем, что отправимся своей дорогой и, сами не подозревая об этом, тоже послужим кому-нибудь индикатором.
С востока прилетают первые частички тепла, и я им за это благодарен. Сколько раз, задаюсь я вопросом, я бесплатно пользовался примерами, которые в своих жизнях создали другие люди? Вся моя жизнь построена на этих примерах. На примерах, которым стоит подражать, и примерах, которых нужно избегать. Я и сосчитать-то их не смогу. Самые главные, выдающиеся, те, которые больше всего повлияли на мое мировоззрение, я, конечно, могу выделить. Кто я такой, в конце концов, если не кульминация своего времени, сплав из всех созданных когда-либо примеров и, в свою очередь, еще один пример для других? Во мне немного от Патрика Фланагана, немного от Лу Пизана. В моих руках есть отчасти мастерство и умение летных инструкторов — Боба Кича, Джемми Форбса, лейтенанта Джеймса Роллинза. Что-то я привнес в свое мастерство сам, а еще своими навыками я обязан капитану Бобу Шаффелю, который был одним из немногих, оставшихся в живых после боев в Корее; лейтенанту Джиму Тушетту, который мог успешно сразиться со всем составом Военно-Воздушных Сил, если сталкивался с откровенной глупостью, и который погиб в Аризоне, отворачивая горящий F-86 от школьного подворья; генерал-лейтенанту Джону Мэйкели, мрачному человеку-скале, командиру полка, которого ничто в мире не интересовало, кроме задачи, возложенной на полк, и тех людей, что летают в нем на самолетах; Эммету Веберу, Дону Слэку, Эду Карпинелло, Дону МакГинли, Ли Мортону, Кейту Алшеферу, Джиму Рудабушу, Лесу Хенчу, Дику Трэвасу, Эду Фицджеральду. Столько имен, столько пилотов, и частичка каждого из них во мне. Во мне, который летит на старом биплане в час перед синим холодным рассветом штата Луизиана.
Я могу открыто, без малейших усилий, взглянуть в лицо огромному множеству пилотов, которые летят сейчас на этом самолете. Тут и Бо Бивэн, косо взирающий на меня и бесстрастно кивающий головой. Тут и Хэнк Випп, который сделал бочку на транспортном самолете и научил меня садиться на пастбищах и пляжах, который изо всех сил старался научить меня продумывать ситуацию гораздо дальше, чем могут те, кто ограничил себя страхами и бессмысленными инструкциями. И Кристи Кэгл, который показал мне пример любви к старым самолетам, который скорее заснет под крылом своего биплана, чем в какой-либо постели.
Есть у меня и другие учителя. Вон, смотри, — сверкающий серебром Ласкомб, который впервые оторвал меня от ревнивой земли. Огромный Т-28
[19]
, который сам вызвал аварийную службу, выпустив из поврежденного двигателя шлейф черного дыма, — я в то время был совсем новичком в летном деле, не способным даже понять, что что-то не так. Т-33, первый реактивный самолет в моей летной практике, он показал мне, что на самолете можно лететь, взявшись за ручку управления двумя пальцами и всего лишь думая о подъемах, спусках и виражах. Вот королева красоты F-86F, показавшая мне, как сильно пилот может быть очарован и влюблен в свой самолет. Маленький, похожий на стрекозу вертолет, показавший радость зависания в воздухе. Небесно-голубой планер Швайцер 1-26, рассказавший о невидимых потоках, благодаря которым пилот может часами лететь безо всякого двигателя, опираясь лишь на силу ветра. Старый добрый прочный, как камень, F-84F, покрывавший мои ошибки и многое мне поведавший во время ночного полета над Францией. Сессна-310
[20]
на примере которой я узнал, что самолет может быть столь роскошным, что за этой роскошью пилоту подчас трудно догадаться, что и у этого самолета есть душа. Рипаблик Сиби, утверждающая, что нет ничего похожего на то удовольствие, когда из скоростного катера превращаешься в самолет и обратно, ощущая своим корпусом кристально чистые брызги и солнечные блики. Брюннер-Винкль Берд — биплан 1928 года выпуска, позволивший мне вкусить интерес полетов с пилотом, который нашел заброшенный самолет, отстроил его заново, потратив на это годы, и снова подарил ему свободу, подняв в воздух. Фейрчайлд 24, который за те несколько сотен часов, что мы провели с ним, изучая небо, подвел меня к внезапному открытию, что небо — это нечто реальное, истинное, его можно потрогать, можно ощутить. Десантный самолет С-119 — весьма зловредный — тип, который научил меня не верить россказням о «плохих самолетах» до тех пор, пока сам с ними не познакомишься. Еще он дал мне возможность понять, что можно ощущать удовлетворение, подавая зеленой лампочкой сигнал Прыжок и выбрасывая горстку парашютистов за борт, туда, куда им нужно. И вот сегодня — старый биплан, усердно пытающийся пересечь страну.
