— Значит, вы боитесь подавиться горошиной.
— Я не боюсь подавиться горошиной. Я вообще не люблю горох. А люблю я свободу. Я предпочитаю жить так, как мне хочется, без помех в лице женщины — будь то любовница, поклонница или, да простит меня Господь, жена. У меня есть работа.
Челси прямо посмотрела ему в глаза:
— У меня тоже есть работа. Мне нужно постоянно следить за целой сетью убежищ, которые я организовала в Беркшире, и финансировать расширение этой сети, чтобы сохранить жизнь большему количеству несчастных животных. Я борюсь за такс. Я внедряю программу по обучению молодежи в моей деревне правильному уходу за собаками и кошками. Я учу их тому, что животные существуют для жизни, как дети, что они не созданы для того, чтобы их убивали или избавлялись от них каким-то другим образом только потому, что кто-то сделал лужу на полу или, повзрослев, перестал быть симпатичной игрушкой. Как и вам, мне не нужны помехи. Так что видите, Эндрю, у меня тоже нет желания обзаводиться семьей.
Эндрю внимательно смотрел на Челси.
— Кроме того, — продолжала она, — я еще не встретила мужчину, который любил бы собак так же, как я, который не только не мешал бы, но помогал бы мне в моей работе и который разрешал бы им спать в постели.
Эндрю пожал плечами:
— Я разрешаю Эсмеральде спать на моей кровати.
— Вы?
— Да, — нетерпеливо бросил он. — Что в этом такого?
Челси изумленно уставилась на него. Его слова настолько поразили ее, что она даже забыла о собственном гневе.
— Ничего, если не считать, что вы первый, кто пошел на это. Возможно, брак с вами был бы не так невыносим.
— Вы были бы несчастны, это я вам гарантирую. Как и любая женщина, имей она неосторожность связать свою жизнь со мной.
— Что дает вам повод утверждать это?
— Просто мне трудно представить, чтобы женщина согласилась делить своего мужа с наукой.
— Ну а я не думаю, что мужчина согласится делить свою постель с собакой жены. Так что, полагаю, мы квиты.
В глазах Эндрю появилось странное выражение.
— Забавно, — пробормотал он.
— Я тоже так считаю, — сказал Челси, довольная тем, что ей удалось сломать лед между ними. — Эндрю, что мы будем делать?
— Не знаю. — Вздохнув, он опустил голову на руки и потер лицо. — Чтобы избежать этого ужасного брака, можно уехать из страны. Во Францию? В Америку? Куда угодно, лишь бы подальше от Люсьена! Господи, я согласен бежать даже в Арктику.
— Да, но не забывайте, что там слишком холодно, чтобы строить новую лабораторию.
Эндрю поднял голову и взглянул на девушку. И снова между ними промелькнула искра, которая на этот раз не погасла, а окутала их теплом. Даже гнев не смог погасить ее. Губы Эндрю стали медленно растягиваться в улыбку, и Челси впервые увидела, что этот вспыльчивый, раздражительный человек обладает шармом, которому трудно противостоять.
Сердце Челси отчаянно забилось, и она опустила глаза.
— Мне бы хотелось, чтобы вы отвезли меня домой, — дрожащим голосом проговорила она. — Мне нужно забрать Пятнистого.
— Челсиана…
Она неуверенно подняла глаза:
— Да?
— Я тоже прошу прощения. Я хочу, чтобы вы знали: я сержусь не на вас, а на судьбу.
— Спасибо.
— И что меня отталкивает не женитьба на вас, а брак как таковой. — Эндрю кашлянул. — Вы очень отважная. Этим нельзя не восхищаться.
— Вы хотите сказать, что я очень отважная для женщины?
— Просто отважная. — Взгляд Эндрю потеплел. — И я хочу, чтобы вы знали это. — Он достал из кармана фляжку. — Мы найдем выход. Хороший или плохой, но найдем. — Он отвинтил крышку, и Челси почувствовала сильный запах бренди. — А пока я предлагаю тост.
— За что?
Эндрю ухмыльнулся, взгляд его стал тяжелым и решительным.
— За моего хитрого братца, который перехитрил сам себя.
Глава 12
Эндрю протянул фляжку Челси. Девушка взяла ее и ощутила, что металл еще хранит тепло его руки. Она не любила бренди, но не могла не выпить за это. Слегка пригубив, она вернула фляжку Эндрю. Тот допил остатки.
Их взгляды встретились. Они чувствовали себя заговорщиками, союзниками, и это объединяло их.
Вдруг Челси окатило жаркой волной. «Нет! Только не сейчас!»
— Эндрю?
С ним, очевидно, творилось то же самое. Он вскочил, ударился головой о крышу и чертыхнулся.
— Проклятие! Дьявольское отродье!
Все было как в прошлый раз. По телу Челси разлился тот же огонь, ее охватило отчаянное желание обнять Эндрю, прикоснуться к его коже. В груди появилось такое же томление, точно так же набухли соски.
«О нет!»
«О да!»
«О Боже!»
Челси вжалась в спинку дивана, стараясь не дотрагиваться до Эндрю.
— Боже мой, Эндрю, это было не бренди, это?..
— Это был мой чертов препарат! — закричал он, падая на диван и пряча лицо в кожаной диванной подушке.
Челси видела, как сжимались и разжимались его кулаки. Как его виски покрылись испариной, а на скулах заиграли желваки. Из горла Эндрю вырвался яростный вопль, который скорее походил на вой.
— Я прикончу его, Господи! На этот раз он зашел слишком далеко!
— Я не понимаю.
— Эту фляжку дал мне Люсьен! Это он налил туда возбудитель!
Движимый желанием отомстить брату и лишить того возможности увидеть результат собственных махинаций, он рванулся к двери, намереваясь выпрыгнуть из кареты на полном ходу, но задел коленом за диван. Челси так и не поняла, кто за кого ухватился — либо Эндрю за нее, когда падал, либо она за него, чтобы поддержать, — но так или иначе, он повалился на нее, и их губы тут же потянулись друг к другу. И соединились в поцелуе.
Впервые Челси целовали так настойчиво и страстно. Ее опыт был крайне ограниченным: легкие, почти целомудренные поцелуи с охотниками за наследством, которые строили из себя ее обожателей, и холодные, чопорные поцелуи с подавившимся горошиной лордом Хэммондом — ей никогда не забыть его мокрых губ, даже у собак языки суше. Поэтому у нее не было оснований предполагать, что поцелуй мужчины может оказаться приятным. У нее всегда создавалось впечатление, что мужчинам эти поцелуи доставляют больше удовольствия, чем ей.
Но сейчас! Она таяла, чувствуя на себе тяжесть его тела. Одной рукой Эндрю вытащил сорочку из ее бриджей и накрыл ладонью ее грудь, а другой гладил ее по щеке. Его поцелуй не был ни холодным, ни чопорным, ни девственно непорочным. Лорд Эндрю отлично понимал, чего хочет, и знал, как этого достичь. А хотел он засунуть язык ей в рот. И она впустила его.
